Пиранья. Звезда на волнах

Великолепное было зрелище. Из кратера воняло серой, словно там и размещался контрольно-пропускной пункт преисподней. При этой мысли Мазуром овладела некая мрачная веселость: окажись это и в самом деле окрестности преисподней, там, совсем близко, обретались бы кое-какие его знакомые, попавшие в эти унылые края не без его помощи…

Огромный кратер с засыпанным остывшими камнями дном напоминал лунную поверхность – дикая, абсолютно безжизненная исполинская яма, откуда поднимались вонючие испарения, серой пеленой заволакивавшие лес на противоположном краю. Совершенно первобытный пейзаж – из тех времен, когда на планете не только человека не было, но и вообще ничего живого…

Впрочем, эта иллюзия была тут же грубо опровергнута. На ближайших камнях у края кратера там и сям были нацарапаны и намалеваны инициалы, имена, целые фразы и даже, кажется, лозунги – на паре дюжин языков, не только европейских. Турист – существо специфическое. Мазур старательно присмотрелся, охваченный внезапной надеждой, – но родных букв не обнаружил. Как известно, в общественном парижском туалете есть надписи на русском языке, но сюда соотечественники пока что не добрались. Или добирались, но как на подбор интеллигентные, не приученные мазюкать на диких скалах. «А славно было бы оставить тут автограф на память, – подумал он с мимолетным озорством. – „Здесь был капитан Киря“. Увы, увы… Личина не позволяет. Можно, конечно, не выпадая из образа, выцарапать на том вон удобном камне что-нибудь вроде: „Мэй Лань плюс Джимми – любовь до гроба“. Однако есть стойкое подозрение, что декларация эта была бы насквозь неправильной, не отвечающей жизненным реалиям. Какая там любовь, да еще до гроба, – при том, что разлука, собственно, уже свершилась… Ладно, перебьемся…»

Он еще долго стоял над кратером, рассеянно слушая разноязычную болтовню вокруг, – туристов сегодня хватало. Пожалуй, это были последние в данной командировке минуты, когда никуда не нужно спешить, когда он оставался вне приказов, уставов и боевых задач, потому что для одних был покойником, а другие на его счет крупно заблуждались…

Потом он вернулся к машине, и улыбчивый малаец, то и дело стучавший по баранке ладонями в такт какой-то местной песенке, во всю ивановскую звучавшей из радиоприемника, быстренько довез его в порт, остановился у сходней.

Щедро с ним расплатившись, Мазур вылез, поднялся на палубу. Вахтенный у сходней был из членов экипажа, – но поодаль, метрах в десяти, старательно надраивал палубу не кто иной, как Князь.

«Вот я и дома, – растроганно подумал Мазур. – Как говорится, здравствуй, русское поле, я твой тонкий колосок…»

Ощущения в душе бушевали неописуемые. В секунду он превратился из терзаемого неизвестностью Робинзона в частичку гигантской военной машины, тем или иным способом державшей под контролем полмира. В себя прежнего. Он прекрасно знал, через что придется пройти, но даже это не портило радости.

– Сэр, что вам угодно? – нерешительно спросил вахтенный.

Мазур увидел, что Князь таращится на него, как на чужого. Ну, ничего удивительного – он здорово загорел за время своих романтических странствий, на нем был белый цивильный костюмчик, а еще он купил себе шикарные темные очки. Не темные, а скорее светло-дымчатые. Все равно всю обретенную им валюту придется сдать по начальству, так отчего бы не потратиться на маленький сувенир? Шикарные были очки – моднячие, фирменные, в солидной никелированной оправе. Торопливо сдернув их, Мазур осклабился и негромко сказал:

– Ну, что вы всполошились, ребята? Вернулся блудный «Оскар»[9], только-то и всего…

Только сейчас на непроницаемой физиономии вахтенного мелькнуло нечто человеческое, проступило узнавание, как смутное изображение на погруженной в ванночку фотографии. Картина Репина «Приплыли». Князь тоже опознал, наконец, ожившего утопленника – и выразил свои мысли парой коротких русских выражений, способных идеально передать целую гамму разнообразнейших чувств.

– Удивительно точное определение, – сказал Мазур, искоса поглядывая на пирс. Вроде бы не маячили там шпики. – Ладно, верни челюсть на место. Передумал я тонуть – а то все время вода в рот попадает, неприятно… Пошли по начальству?

– Ну, ты силен… – покрутил головой Князь, все еще пребывая в некоторой остолбенелости. Потом спохватился: – Да пошли, что ты стоишь.

Он первым затопотал по трапу, ведущему в недра корабля. Мазур спускался следом, уже настроившись на долгие и унылые процедуры, какими любезное Отечество склонно встречать оказавшихся в его положении, странников. Впрочем, этим грешит не оно одно – по ту сторону происходит то же самое, потому что правила игры не зависят от идеологии и географической широты…

Морской Змей как раз сидел в каюте господина Герберта, оба разглядывали какую-то бумагу с непонятными схемами, а поодаль с видом крайней скуки восседал Лаврик. «Тем проще, – уныло подумал Мазур. – Все компетентные лица в сборе, так что не получится никакого промедления. Что там полведра скипидара с патефонными иголками…»