Пират ее величества. Как Фрэнсис Дрейк помог Елизавете I создать Британскую империю

В отличие от современного компаса, магнитный компас не всегда указывает на истинный север. Магнитный полюс находится не точно на вершине мира, а приблизительно в регионе канадской Арктики. Моряки во времена Дрейка знали об этом затруднении, поэтому приблизительно определяли расположение истинного севера по Полярной звезде и старались уточнить показания компаса с помощью других инструментов. Но попытки устанавливать под разными углами картушки и стрелки компасов не помогали делу, а ненадежные морские карты только усугубляли навигационную путаницу. В силу всех этих причин опытные местные лоцманы, хорошо знакомые с морями и течениями в той или иной части света, имели большую ценность для такого человека, как Дрейк.

Для измерения времени моряки использовали песочные часы. В море сутки делились на шесть отрезков по четыре часа, которые называли вахтами. Стоящий на вахте юнга следил за рассчитанными на полчаса песочными часами и каждый раз, когда песок из верхней колбы высыпался, переворачивал их и подавал сигнал голосом или бил в колокол, отмечая, сколько прошло времени. Поскольку зернистость песка влияла на скорость потока, для большей точности обычно использовали несколько склянок. Малые корабельные склянки нередко использовали для определения скорости корабля. Главную роль в этом процессе играл лаг – обычный деревянный брусок на конце веревки с завязанными через одинаковые промежутки узлами. Моряк бросил лаг с кормы и по мере удаления корабля пропускал веревку с узлами сквозь пальцы. Каждый раз, почувствовав проходящий сквозь пальцы узел, он громким голосом подавал сигнал другому матросу, дежурившему рядом с минутными склянками, и продолжал вслух считать количество узлов до тех пор, пока в склянках не закончится песок. После этого с помощью простых арифметических подсчетов моряки определяли скорость корабля в узлах, или морских милях в час. Сходную функцию выполнял лотлинь – свинцовая гирька, привязанная к концу веревки с равномерно завязанными на ней узлами или повязанными через равные промежутки лоскутами цветной ткани. Гирьку выбрасывали за борт, позволяя ей опуститься на морское дно, и по отметкам на веревке измеряли, на какой глубине находится корабль. Полагаясь на эти примитивные тактильные средства измерения, Дрейк собирался плыть из Плимута не только в Кадис, на Кабо-Верде или через Атлантический океан, но и вокруг всего света.

О том, как тяжела жизнь на море, знали все. «Ни один человек, достаточно сообразительный, чтобы попасть в тюрьму, не пойдет в матросы, – заявлял Сэмюэл Джонсон. – Ибо быть на корабле – все равно, что быть в тюрьме, вдобавок рискуя утонуть». На кораблях, наполненных без пяти минут арестантами, царили теснота, шум, грязь и полное отсутствие гуманизма. Личного пространства не существовало – его отдаленное подобие можно было найти лишь в столь же тесной, но хотя бы полузакрытой от остальных капитанской каюте. Опасности подстерегали повсюду. Карабкающиеся по вантам матросы при резком движении корабля могли упасть на палубу или сорваться в море – при этом плавать умели очень немногие. В зловонном пространстве под палубой людей швыряло из стороны в сторону, словно тряпичные тюки. Плавание в шторм представляло собой отдельное испытание. Корабль окружали волны высотой от 6 до 12 метров, шквальный ветер осыпал острыми, как иглы, каплями дождя. Даже самые опытные матросы могли не удержаться на ногах и извергали содержимое желудков, когда волны швыряли корабль из стороны в сторону, заливали палубу и рвали снасти. В самую дурную погоду бушующие волны одна за другой поднимались высоко над головой и со всей силы разбивались о палубу. Все это время корабль продолжал двигаться вперед, час за часом, день за днем. Чтобы не пойти ко дну, капитан старался направлять судно под прямым углом к встречным волнам. Вокруг вырастали белые шапки пены высотой с целый корабль, судно влетало в просвет между двумя вращающимися водяными цилиндрами, и его корпус с разрушительной силой ударялся о поверхность воды. Моряку недостаточно было привязать себя к мачте – надо было крепко стиснуть зубы, чтобы при очередном ударе не откусить себе язык. Если мачта ломалась, приходилось как можно скорее убираться с ее пути. И приходилось постоянно следить за вырастающими вокруг гибельными волнами. Стоило на мгновение зазеваться, и моряка могло смыть за борт, а за какофонией ветра никто не услышал бы его криков.