Пиратика

– Вам полагалось переночевать в старом театре, Вумс, а не в таверне. Вот для чего я дал вам ключи от входной двери!

– Ночь была дюже холодная, сэр.

– Холодная? – Наниматель взмахнул полами плаща. – Вы что, не могли развести огонь?

– Все здание могло вспыхнуть.

– Туда ему и дорога. – Крохотные глазки остановились на Артии. – А это что за мальчишка? Я такого не нанимал.

– Верно, сэр. – Эйри выступил вперед и склонился в раболепном поклоне. – Это мой племянник.

– Эй, ты, – окликнул наниматель Артию. – Ты кто такой?

– Арт Стреллби, – представилась Артия и отвесила маленькому толстому чудовищу поклон из поклонов – настолько высокомерный, что любому мало-мальски чувствительному человеку он показался бы оскорбительнее пощечины.

– Стреллби?! – Наниматель презрительно фыркнул. – Не имя, а какое-то сценическое прозвище.

– Верно, сэр. Однажды на сцене взорвалась пушка, и взрывом меня отшвырнуло в сторону. Вот я и взял себе такое имя.

Наниматель заковылял прочь – осматривать Кофейный кораблик, проверять, не испортил ли кто-нибудь запасы драгоценного кофе, опрометчиво прислонившись, а то и уснув на мешках и бочках, которыми были уставлены и палуба, и трюм. (Разумеется, во время плавания на них будут и спать, и прислоняться, потому что на всём судне больше негде было преклонить голову, кроме крошечной каюты, которую уступили Артии.)

– Река замерзла до самого Ландона, – сообщил наниматель Эбаду. – Ты хоть раз в жизни видел снег?

На какой-то миг лицо Эбада стало высокомерным, как поклон Артии, но уже в следующее мгновение расплылось в идиотской улыбке.

– Ух ты! – воскликнул он. – А я-то гадаю – что это за холодная мука с неба сыпется?

Пираты-актеры сдвинули брови, из последних сил сдерживая смех.

– Скорее снимайтесь с якоря, – приказал наниматель. – Не хватало еще, чтобы эта посудина вмерзла в лед.

– А как же плата? – поинтересовался Эбад.

– О ней не беспокойтесь. Получите в Портовом Устье.

– Мы так не договаривались!

Артия молча следила за происходящим. Она выжидала. Теперь у нее были другие планы.

Перспектива раскошелиться привела нанимателя в уныние.

Эбад продолжал настаивать.

– Будьте вы прокляты! – вскричал наниматель. – Вот тебе пара гиней. На первое время хватит! И уберите этого грязного пса от моего кофе…

– Свин чистый! – возмущенно вскричал Уолтер.

– Собаки не бывают чистыми. А это еще что за птица?

– Попугай.

– Он говорящий?

– Планкветт, ты говорящий? – спросила попугая Артия.

Планкветт проорал с идеальным произношением:

– Пиратский попугай. Попугайские пираты.

Наниматель осклабился – это была его первая улыбка. Зубы у него были такие острые и страшные, что, казалось, он их специально затачивает.

– Хорошо, хорошо. Пусть разговаривает на потеху публике. Да, и подумайте о капитане. Не бывает пиратских шаек без капитана!

– Ой, гляди, снег! Снег! Совсем как мука, только холодная! – не унимался Эбад, прыгая по палубе с зажатыми в кулаке гинеями.

* * *

Для Феликса, Фэнни и Энни закат в тот вечер выдался красным, с сумасшедшими проблесками зеленого пламени по горизонту. Такой закат, к вашему сведению, называется попугайским.

Вдоль берегов реки, затянувшейся льдом вплоть до самого Кэмберского Колодца и Глубокого Брода, там и тут, будто глаза тигров, мерцали горящие жаровни и трепетали на ветру, как красные тряпки на шестах, зажженные факелы. Однако дальше лед истончался, и путешествовать по нему стало рискованно. Конькобежцы прижались к берегу.

– Так нам до Гренвича не добраться. Может, наймем карету? – предложила Фэнни.

Энни возразила:

– Дядя сказал, что если мороз вдарит по-настоящему, никакой потехи не будет. Гляди, впереди река уже замерзает, так что мы всё равно их не застанем.

– Чего мы не застанем? – спросил Феликс.

– О, всего лишь дурацкого рекламного кораблика. Неважно! Тетушка живет на Черной Вересковой Пустоши. Пошли туда. Феликс, вам там понравится! Поужинаем, а потом, Феликс, вы нарисуете наши портреты. Вы же обещали!

* * *

На погруженной в ночную тьму Черной Вересковой Пустоши тоже кое-где горели факелы, указывая путь от деревушки к громадному тетушкиному дому. Сидя в карете, Феликс любовался открывающимися видами, на которые ему то и дело указывали непрестанно щебечущие девушки. В том числе и на стоящую среди деревьев на высоком холме Гренвичскую обсерваторию, где создается Время.

Подъездную дорогу к дому тетушки Кофе освещали газовые фонари.

Феликс не раз бывал в богатых домах, всё время в разной роли – то певца, то художника, и даже – правда, было это давным-давно – гостя. (Если уж на то пошло, давным-давно он и сам жил в таком доме – доме своего отца. Но об этом Феликс старался не вспоминать.)

Так или иначе, привычный к таким вещам, он мгновенно осваивался в самом роскошном дворце. Несмотря на неприглядного вида камзол, шляпу и шарф, тетушка Кофе, как и предсказывали девушки, была рада приветствовать Феликса. Не прошло и пяти минут, как его усадили у пылающего камина в просторной гостиной с салатово-зелеными стенами, подали чай на синем фарфоровом сервизе, и принялись развлекать светскими беседами. И всё шло прекрасно…