Пиратская доля

Я прижала безвольное тело ребенка к себе так сильно, так крепко, не веря, что он ушел. Было больно. Я дышала тяжело, прерывисто; хотелось кричать – но захлебываясь в слезах боли и отчаяния, я не могла произнести ни слова.

Не знаю, сколько времени прошло с начала битвы; я не смотрела на то, что происходит вокруг, сидела на песке, дрожа всем телом и прижимая к себе мальчика. Спустя какое-то мгновение я увидела подошедших ко мне моряков, сквозь пелену слез, застилавшую глаза, различила испуганные лица Жаннет и Энтони.

А затем увидела его. Он подошел к нам шаткой походкой, разжал пальцы – и из его руки медленно выскользнул меч. Опустившись на колени, капитан протянул руки к своему сыну; я осторожно передала ему тело мальчика и сжала окровавленными пальцами ткань штанов.

Жак смотрел на него с такой невыразимой болью, тоской, пронзавшей его насквозь, что я вновь почувствовала дрожь во всем теле и не смогла сдержать новую волну слез. Я видела, как он с большим трудом сдерживает свои эмоции, дышит тяжело, хрипло, касаясь рукой лица ребенка. Не выдержав, я отвела взгляд.

На берегу царило тягостное, гнетущее молчание, прерываемое лишь всхлипами Жаннет и моими. Я заметила, как Энтони прижал к себе девушку, начал медленно поглаживать ее по спине. Поймав его взгляд, я прочитала в его глазах глубокое сожаление и сострадание.

Сегодня мы одержали победу, но никому не хотелось ликовать и радоваться. Одна потеря оказалась равносильна сотне смертям и затронула сердце каждого моряка. Всего лишь за одну ночь я смогла обрести одного человека, но взамен потерять другого. И если это было платой за свободу любимого, то она оказалась непомерно высока…

Глава 19. Теряя

–

обретаем.

Сегодняшний день был наполнен слезами, немым состраданием, трауром. Меня немало удивило поведение моряков – они искренне сопереживали капитану, некоторые осмеливались завязать с ним короткий разговор, но слова их были печальны и грустны.

Ночью, после ошеломляющего боя, все вернулись на корабль. Мы отплыли от берегов Ямайки, и сейчас судно со сложенными парусами слабо покачивалось на волнах где-то посреди Карибского моря. Не решившись отправиться к капитану и поговорить с ним, я осталась ночевать в каюте Жаннет. Мы не говорили с ней, молчали всю ночь, не засыпали. Я слышала, как она плакала, видела, как дрожала, укутавшись в одеяло, и сама не могла сдержать горячих слез.

Ранним утром все поднялись на палубу – я, Жаннет, Энтони, матросы. Я стояла рядом с девушкой на квартердеке и наблюдала за тем, как капитан выносит из своей каюты укутанное в белоснежную ткань тело мальчика. При виде них на мои глаза вновь навернулись слезы; я поджала губы, сдерживая крик отчаяния. На душе было так тягостно, так больно; сердце обливалось кровью, порой замирало, и казалось, что оно вот-вот остановится.

Сжав кулаки, я заставила себя смотреть на капитана, не отводить взгляда. Мужчина долго стоял у борта корабля, прижимал к себе сына, сдерживая душившие его слезы и не решаясь положить маленькое тельце в приготовленную шлюпку. Все с немым спокойствием ждали и наблюдали за ним.

Меня тяготило невыносимое чувство вины. Я не могла смириться с мыслью, что этот ребенок погиб, спасая меня. Маленький человек с большим сердцем – он отдал свою коротенькую жизнь в обмен на мою. И осознание того, что, если бы не я, Тео, как и многие поселенцы, сейчас был бы жив, разрывало мою душу на части, впивалось осколками, оставляя после себя глубокие шрамы. Это несправедливо. Несправедливое, страшное наказание – терять близких вновь и вновь…

Наконец, Жак сел в шлюпку; матросы спустили ее на воду. Замерев и задержав на миг дыхание, я услышала всплеск воды и зажмурилась, не желая верить, что тело Теодора пошло ко дну. Мгновение спустя я ощутила прикосновение чьих-то рук, открыла глаза и встретилась взглядом с Жаннет. Она стояла возле меня, нежно сжимая мои плечи.

– Море сохранит его сон, – шепнула девушка, улыбнулась краешками губ и прижала меня к себе.

Я не выдержала – разрыдалась в голос, утопая в ее теплых, ласковых объятиях. Казалось, что эти слезы, эта боль слились в одно целое с подзабытой горечью потери и нанесли новый удар, настолько сильный, что я желала умереть, только бы не чувствовать все это, не ощущать, как меня терзает непосильный груз вины все сильнее и сильнее. Никакое время не властно над болью утраты. Боль лишь утихает, но никуда не уходит. Она преследует нас всю жизнь, живет в уголках нашей памяти, в глубине наших душ. И порой – в самый неожиданный момент – может закрасться в наши сердца и обрушиться волной жуткой тоски так, что появляется нестерпимое желание выть в голос.