— Вы туда выглядывали? Тысячи из этих людей — людей за теми окнами, которые вы видите сейчас, — собираются
Он оглянулся на нее — и, черт бы его побрал, он что, улыбается?
— Да, я хочу проклятый ключ от Кандеса! — с отчаяньем сказала Антея. — Стража тоже, но они просто хотят его где-нибудь запереть, на всякий случай. Они боятся его силы. Я хочу передать эту силу людям. Чтобы они могли себя спасти.
Лицо ее отчего-то уже разгорелось. Антея в расстройстве взмахнула рукой, встала и направилась в маленькую спальню.
— Почему я вообще с вами разговариваю? Вы не хотите, чтобы что-то менялось. Вы аристократ!
Секундой позже он оказался на ногах, поймав ее за руку ниже плеча.
— Я вовсе не хочу быть здесь, — прошипел он. — Но я лишен роскоши выбирать, Антея. Все мои решения были приняты за меня в день, когда я появился на свет. Какие мальчики станут моими друзьями; в какую я пойду школу. С кем я мог поговорить, на кого не должен был обращать внимания. Кем и чем я стану. Даже решение пойти против приказов Кормчего — даже это было предопределено. Единственный раз, когда я хоть что-то сделал для самого себя — по своей воле — это когда я женился…
Он выпустил ее.
И отступил назад с измученным выражением лица.
Вот ее единственный шанс, поняла Антея. Уговоры не сработали. Истязателям он не поддался. Ей оставалось обольщение, о котором она и так подумывала с самого момента встречи с Чейсоном; так что она собралась с духом, подошла поближе и начала поднимать свои губы к его рту — и увидела его лицо.
Оно выражало покорность судьбе. Она увидела там бесконечное терпение, взгляд человека, который давно уже смирился со своей ролью в жизни. До нее дошло, что он предвидел, что произойдет, просчитал каждый ее ход, словно шахматную партию, задолго до того, как она начинала говорить или действовать. Он знал, что она собирается сделать, и думал, что знает, зачем. Если он и отзовется, то лишь делая ответный ход в игре, от которой явно не испытывал удовольствия.
— Хрен с ним, — сказала она, отступая от него. — Слушайте, Чейсон, уже поздно, мы оба устали…
Он воззрился на нее.
— Я собиралась потребовать себе кровать, но давайте решим это по-честному, почему бы нет?
Антея подошла к столу и порылась в одном из лежавших там поясных кошельков; потом обернулась и подняла руку с бронзовой монеткой.
— Я кину вас за нее, — беспечно заявила она. — Неудачнику достается кушетка.
Он засмеялся.
Они бросили монетку.
Она проиграла.
11
Рассвет застал город преображенным. Антея не поверила тому, что увидела из кружащихся окон циркового дортуара; она отправилась наружу и повисла в воздухе — увиденное никуда не делось.
Рабочие бригады, координируемые лейтенантами Чейсона, провели предыдущий день и всю прошедшую ночь, пиля Стоунклауд на части. Теперь город распался на куски, и каждый представлял собой примерно тысячефутовый район из зеленого леса, серого камня и сверкающего стекла. Повсюду тужились реактивные двигатели и пропеллеры всевозможных буксиров, такси, грузовиков и автобусов, стараясь переставить блоки в новом порядке. Раньше Стоунклауд по форме был чашей — соблюдая театральный стиль архитектуры. Теперь же эта чаша лопнула, превратившись за несколько часов в ширящееся медузоподобное облако. Дальние подступы к нему заполнили байки, катамараны, рыночные суденышки и все, что угодно, лишь бы располагало собственным двигателем; внутри этого пояса находились одиночные здания, затем целые кварталы, а в центре всего величественно вращались городские колеса. Эти на первый взгляд выглядели незатронутыми. Приглядевшись, Антея заметила, что они замедлили свое вращение. Через несколько часов колеса неторопливо встали, и тогда всплыли и потянулись к их серединам, сбиваясь в облачка, тысячи разномастных предметов — то ли вовремя не привязанных, то ли вообще несовместных с невесомостью. Стулья, декоративные горшки, статуи, книжные шкафы, книги и целые гардеробы, набитые одеждой — все это вылетало из окон и дверей, наполняя собой воздух, как туман в краях зимы.
— Так задумано, — сказал Чейсон, когда вернулся с совещания, на которое ушел перед рассветом.
Он сидел на ее байке в каком-то эксцентричном цирковом наряде, вроде мундира, который они для него наскоро скропали («от него не требуется красоты, только приметность», — с гримасой пояснил Фаннинг) и указывал винтовкой, которую держал в руке, на всяческие особенности раздробленного города:
— Воздушное пространство внутри городских колес полно препятствий, чтобы помешать байкам или ракетам — или линкорам — проникнуть туда. Если они вознамерились стрелять по городу, им придется делать это снаружи.
— А этот… непотребный разгром?