Пираты Ледового моря

– Хочешь, теперь я сяду у руля? – предложил бородач.

– Нет, – ответил лысый.

Они замолчали. Немного погодя я услыхала, как бородатый вздохнул и проворчал, что вот так выходить в море, когда даже большие корабли уже встали на прикол, – значит бросать вызов судьбе.

– Прекрати ныть! – рявкнул лысый. – А разве на Волчьих островах нас судьба по головке гладила?

Бородач не ответил.

– Может, нам там везло? – не унимался лысый.

– Нет. Но мы хоть не ввязывались в безумные затеи.

– А разве то, как мы жили, не было безумием? Месяц за месяцем без всякого толку!

– Ну, поначалу-то всем нелегко…

– Поначалу? Да что ты такое городишь! Год эта волынка тянулась, а ты говоришь – начало!

Они продолжали переругиваться. Из их ссоры я поняла, что год, проведенный лысым и бородатым на Волчьих островах, был для них сплошной неудачей. На охоте им не везло. Вот лысый и решил: раз им не удалось подстрелить ни одного волка, надо поискать другую работенку. Надо, он считал, взять судьбу за горло. Поэтому он и раздобыл себе амулет с сельдяным королем.

Бородач проворчал, что судьбу так просто не переломить, она сильнее человека, волка и сельдяного короля, вместе взятых.

Лысый только хмыкнул в ответ. Спор прекратился, и несколько часов они плыли молча, хотя, видимо, дуться друг на дружку продолжали. А вот море и ветер на судьбу не жаловались. Ветер дул все сильнее и сильнее, а волны злились, становились яростнее и с громом и брызгами налетали на суденышко. У меня голова кружилась, оттого что мы то взлетали на волне, то ныряли вниз. Но те двое молча вели шлюпку вперед, словно соревновались, кто дольше выдержит и не пожалуется. Ох, ну и ветер!

В конце концов бородатый все-таки решил, что надо бы зарифить парус[5].

– Нет, – ответил лысый. Не станет он этого делать.

Бородатый настаивал: надо бы хоть немного парус убрать, глупо так гнать незнакомое судно.

Но лысый не соглашался. Довольно он потакал судьбе, которая вертела им и его жизнью как хотела. Больше он ничего не боится!

Бородатый попробовал все-таки ослабить парус, но тут лысый вмешался и велел ему прекратить. Снова началась перебранка. Бородач орал на лысого, что он их утопит, а лысый кричал, что дай бородачу волю, он бы убрал оба паруса и пустил их на волю волн. Ветер усиливался. Жутко было лежать в темноте и слушать весь этот рев: рычание людей, рычание ветра, рычание моря. Волны ударяли о борт, словно колотили по нему тысячью кулаков, требуя: «Впустите!»

Среди всего этого шума вдруг раздался треск, и что-то скатилось в воду. «Каракатица» накренилась так сильно, что я перевернулась и ударилась головой. Мужчины в отчаянии ругнулись, лысый крикнул бородатому, чтобы тот ослабил парус, и я услышала, как ткань хлопает на ветру. Гафель[6] сломался, и парус упал в море. Бородач, видимо, кинулся за ним к борту. Лысый все кричал и кричал, а вода все прибывала и прибывала.

– Нас так совсем затопит! – орал лысый. – Живее выкидывай плавучий якорь!

Плавучий якорь – это такая штука, которую бросают в воду, чтобы замедлить ход лодки. Проще всего его сделать из ведра и длинной веревки. Управившись с парусом, бородатый стал искать ведро. Я была как на иголках, закусила губу и молила, чтобы он нашел его где-нибудь на носу, под другим сиденьем, но тут услыхала, что он просит лысого посторониться.

Внезапно в глаза мне ударил резкий свет, я заморгала от боли. А потом кто-то схватил меня за руку и вытянул на свет божий. Тело мое, пролежавшее долго скрюченным и без движения, казалось, было похоже на скомканную бумажку. Я вскрикнула, и мужчины тоже, а потом напустились на меня – какого черта я тут делаю. Стали сыпать всякими проклятиями, грозя выбросить меня за борт. Но в этот миг подоспел новый ледяной душ, и они смекнули, что лучше им заняться шлюпкой, которая как раз ткнулась носом в волны.

Ведра они не нашли, так что бородатый вытряс все содержимое из какого-то мешка, привязал к нему канат и выбросил за борт.

«Каракатица» сразу замедлила ход, словно большой сильный наездник натянул поводья, чтобы ее успокоить. Ветер продолжал с ревом бить в лицо, волны по-прежнему бесновались, но уже не могли справиться с нами. Мы промокли до нитки. Я продрогла так, что, казалось, даже воздух замерз в легких. Я еще не привыкла к свету и к тому, что снова могу двигаться. Что же теперь со мной будет?

Лысый крепко держал румпель[7] и не сводил с меня колючий и недобрый взгляд. Я сидела сжавшись на дне шлюпки, которая неслась вперед по свинцовому пенистому морю. Бородач убрал спасенный парус. И принялся вычерпывать воду, то и дело поглядывая на меня, но не так злобно, как лысый.

– Это ты вчера вечером стояла и разговаривала со стариком из конторы, – вспомнил он.

Я не ответила – меня била дрожь. Я старалась не смотреть в эти злые глаза.

– Когда же ты пробралась на борт? – спросил лысый.

– Пока вы… пока вы его связывали, – прошептала я. – Того старика.

Лысый ненадолго задумался.

– Ты хоть знаешь, куда мы плывем?

Я кивнула.

– В Портбург. Я слышала, как вы разговаривали об этом на улице.

Глаза его сузились.