Пирог с казённой начинкой

— А вашего мнения, между прочим, никто и не спрашивает, — все так же приветливо улыбаясь, перебил его Министр областной мультуры. — Мы же с вами по-хорошему, как с родным, а могли бы, знаете ли… Видите вон того гражданина? — Министр указал на крупного человека с задумчивым начальственным лицом. Рядом семенила квадратная женщина с глобусом подмышкой. — Это наш Сергей Борисович, известный ректор, правовед, депутат областной думы. В смысле финансов у него все в шоколаде, и даже более чем, но в смысле имиджа ему позарез нужен ребрендинг… А то пишут о нем разное… Короче, предупреждаю: если начнете рыпаться, ваше имя присвоят Академии права. Ни на что не намекаю, но я бы на вашем месте выбрал гармошку.

«И во всем вот этом весь я…»

Не будем обольщаться, граждане: давно мы уже не «самые читающие». Сегодня для широкой российской публики Николай Рубцов, например, — вообще неизвестная величина; в лучшем случае — автор текста стародавнего песенного хита Александра Барыкина «Букет» (1986). Для узенькой прослойки профессиональных литературоведов и горстки продвинутых читателей тот же Рубцов — по-прежнему талантливый писатель, лучшие стихи которого «ставят имя поэта в первый ряд имен русских поэтов ХХ века» (цитирую Биографический словарь 2000 года под редакцией П. Николаева). Но кроме непросвещенного большинства и продвинутого меньшинства есть еще и третья разновидность нынешних читателей: те, для кого Рубцов — не человек и не стихотворец, а знамя и бренд.

Эта третья категория читателей деятельна и активна. Приватизация мертвых — процесс уголовно ненаказуемый и потому неостановимый. Функционеры из московского отделения СП РФ уже успели прибрать к рукам великие имена Державина и Грибоедова, Чехова и Маршака, начеканив копеечных медалек (и развесив их затем по своим друзьям из глубинки). А Рубцов, спрашивается, чем хуже? Мертв и безответен. Спустя сорок лет после смерти Николая Михайловича на его костях воздвигся Саратовский Рубцовский центр, который в минувшем году оперативно провел литературный конкурс имени поэта, а по итогам издал шестидесятистраничный малотиражный сборник «Душа хранит» (Саратов, ИИК «Вестник»).

Цель конкурса — «выявление и информационное продвижение творчески одаренных современных поэтов и прозаиков» (слово «творчески» тут явно намекает, что существуют также поэты и прозаики, хоть и одаренные, но не творчески… может быть, административно? кулинарно? сексуально?). Из 42 двух работ, присланных на конкурс, жюри отметило 14, но в альманахе напечатано всё: и стихи, и проза, и воспоминания — ну только что ноты песен на стихи многострадального Рубцова в книгу не поместились, поэтому «информационно продвинуть» в массы еще и самодеятельных композиторов организаторам пока не удается.

Предисловия к сборнику написали Владимир Масян, глава местного отделения СП РФ, и саратовский лирик Николай Байбуза. «Русский глубинный патриотизм не нуждается для своей реализации в поиске и обличении врагов, а полностью осуществляется в любви», — докладывает Масян, невольно исключая себя же самого из реестра «глубинных» патриотов: слишком уж памятна его повесть «Игра в расшибного», где рассказчику покоя не давали «единокровные потомки Бени Крика из Одессы». У второго автора, лирика Байбузы, изначально не задались отношения с русским языком («Пример Рубцова беспощадное к себе служение русской поэзии»). Пунктуация отсутствует, смысл ускользает, так что в какой-то момент чудится вдруг, будто презентует Байбуза не победителей литконкурса, а обитателей чеховской палаты № 6, и в его строках притаилась некая угроза: пусть, мол, «читатели сами оценят своих земляков «тихих» и не очень» (пунктуация, как прежде, авторская).

Что ж, если — вслед за Байбузой — оценивать конкурсантов по их темпераменту, то «настоящих буйных» (говоря словами Высоцкого) здесь мало, но это единственное реальное достоинство книги. Больше всех, как водится, пострадал покойный Рубцов, оказавшийся объектом мемуаров и персонажем стихотворных обращений.