Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры

Так и есть, Кристофер как раз допивает кофе, прежде чем отправиться на службу. Когда я наклоняюсь, чтобы поцеловать его в гладковыбритую щеку, пахнущую роскошным одеколоном, я замечаю, что в его руках нет привычной газеты:

– А разве мальчик еще на завозил утренний выпуск? Или ты, негодяй, спрятал его подальше, чтобы я не увидела разгромных отзывов на последний фильм?

Премьера состоялась неделю назад, но я не слишком переживаю, так как уже подумываю завершать карьеру. На деле я пытаюсь немного разрядить гнетущую атмосферу, в которой мы пребываем уже пятнадцать дней, с того момента, как объявили о вторжении вермахта в Польшу. Муж не слишком вдается в подробности и перспективы этого конфликта, которые он обсуждает со своим начальством, – не хочет меня волновать. Но мне хватает и газет.

– Нет, моя королева. Но если бы там было хоть одно дурное слово о тебе, я бы уже вызвал борзописца на дуэль. – Он целует меня в ответ.

Разумеется, Кристофер шутит – более уравновешенного мужчину только поискать. Возможно, причиной тому шведские корни.

Чернокожая Жустин подает к столу горячие подрумяненные тосты с вишневым джемом – мой любимый завтрак. К счастью, теперь мне хватает привычки и такта не шарахаться от людей с цветом кожи, отличным от моего.

Кристофер допивает кофе и целует меня в макушку, намереваясь уходить. На нем отглаженная форма, а в руках – фуражка, и каждый раз, глядя на него, я испытываю смесь восторга и гордости.

Едва его «Роллс-Ройс» скрывается из виду, как по подъездной дорожке, разбрасывая колесами мелкий гравий и оглушительно пыхтя, катит на велосипеде мальчишка-газетчик. Он неловко оправдывается и вручает газету прямиком мне в руки. Даю ему доллар – от хорошей жизни десятилетки не работают.

Возвращаюсь в столовую и принимаюсь за завтрак, листая свежий, едва ли не теплый выпуск, в точности как мои тосты.

На первой странице репортаж об очередных дебатах, потом возмутительная история страхового мошенничества и громкий развод одной из моих знакомых. Что ж, я и год назад говорила, что этот брак обречен. А дальше…

Чашечка проворачивается в моих пальцах, и черный кофе тонкой струйкой льется на кипенно-белую скатерть. Жустин вскрикивает и спешит на помощь, но я прошу оставить меня одну.

Расправляю сероватый газетный лист ладонями и вглядываюсь, вглядываюсь, изо всех сил вглядываюсь в надежде, что мне это кажется.

Но нет, ошибки быть не может: на белом обломке какой‑то стены огромный, в полтора человеческих роста, мурал – две ладони держат крапивный лист под перевернутым месяцем. Что же это такое?

Впиваюсь глазами в статью. В ней говорится, что это стена школы, где до этого скрывались горожане, и что этот знак обещал им защиту, то тут, то там появляясь в условленных местах. Репортер также упомянул, что никто не знает о происхождении этого символа, но всем без исключения известен его посыл – надежда на спасение. Дальше в статье описывалось состояние разных городов и нанесенный им ущерб.

Я отираю ладонями онемевшее лицо.

Оказывается, символы имеют свойство оживать и изменять свое значение по собственному желанию. Что ж, он был мольбой о прощении, в наших руках он стал силой и страхом, а теперь трансформировался в надежду.

А еще теперь я точно знаю, что в далекой Европе все гораздо серьезней, чем мы могли надеяться.

* * *

– Я надеялась, фильм будет покороче, – ворчит Франтишка. – Я успела съесть весь попкорн!

– И мой заодно, – фыркает Сара, поддевая сестру локтем.

Смотрю на них и поражаюсь, как они выросли и в то же время почти не изменились. Хоть Саре уже двадцать четыре, она все еще такой ребенок! Зато Франтишка за эти годы стала куда общительнее. Возможно, дело в том, что наш дом окружают прекрасные платаны и клены и никто не мешает Тише проводить все необходимые ей древесные ритуалы.

Американцы – те еще зажатые тисками морали пуритане, в Бостоне тоже, но это не мешает им тайком обращаться к нам. Гадания, спиритические сеансы и амулеты пользуются популярностью, так что дела наши идут достаточно хорошо, чтобы по пятницам наряжаться в наши лучшие костюмы, что шьет Сара и в контру моде расшиваю этническими узорами я, и по многу раз ходить в кино на картины с нашей Магдаленой.

– Юлия, а как тебе новый фильм? – Сара с обаятельной улыбкой склоняет голову набок, заглядывая мне в лицо. Волосы у нее уложены в аккуратную ракушку, не выбивается ни волоска; на затылок заломлена кокетливая шляпка.

Действительно, как? Магда, хоть уже давно изменила внешность, по своей сути осталась той самой героиней, что из раза в раз бросается противостоять мраку, который олицетворяет то злодей, то абстрактные силы. Выходит, она так никогда и не успокоилась, а все вела ту борьбу, каждый раз начиная ее снова и снова, ныряя в завязку, взмывая на кульминации и неизменно приходя к счастливому финалу. Это так на нее похоже – вечная героиня сказки.