Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры

Когда гаснут музыка и свет, когда стихает шепот малышни и шаркающие шаги сестры Марты замирают глубоко-глубоко во тьме, ко мне приходят мои полуночницы. Они проносятся бледным хихикающим вихрем, хватают друг друга за подолы длинными суставчатыми пальцами, больше похожими на лапки насекомых. Их бесконечные волосы вдруг повсюду: свиваются в живые влажные клубки на полу, свисают с гардин, вытягиваются из моей глотки, будто я проглотила их вместе с супом. Тяжело смотреть на их беззаботные игры – так мало в них человеческого. Неужели таких неприкаянных видела Кася при жизни? Мне кажется, вовсе нет.

– Спой нам, Магда… Спой… Ну, спой!

Нет…

– Магдалена?

– Нет!

– Не хотите выписываться? – Виктор Лозинский удивленно приподнимает бровь. В лазарете светло и тихо. Промучившись ночью, я все же задремала днем. – По крайней мере, честно. А некоторые юные панны, – продолжил он громко, глядя себе за плечо, – не желают в этом признаваться.

Из-за занавески раздается придушенное девчачье хихиканье. От этого звука я вздрагиваю.

– Итак, пани. – Он легко придвигает к себе стул и садится на него боком, как в дамское седло. – Ваши раны мы залечили. К тому же вы обнаружили завидное упорство, пытаясь не отставать от занятий. И я имею все основания полагать, что покой и музыка подлатали вашу душу.

– Разве музыкой можно лечить?

– Только очень хорошей, – усмехнулся пан доктор. – И печальной.

– Почему? Звучит нелепо, – спорю больше из желания не выглядеть легковерной.

– Напротив, Магдалена. Иначе больной не узнает в ней свои чувства и не будет ей доверять. А значит, и лечение не состоится.

Я пытаюсь подобрать хоть один аргумент против, но доктор возвращается к записям, которые держит в руке.

– В целом, я думаю, вы готовы вернуться к учебе. Уже пора готовиться к полугодовым экзаменам. Согласны?

Сестра Марта помогает мне застегнуть пуговички на манжетах, а я в качестве ответной любезности сама собираю постельное белье и отношу его в прачечную. Несмотря ни на что, лазарет покидать не хочется. Это отдельный мир, где царят покой, свет и музыка Шопена с хрипучих пластинок доктора. Решение поблагодарить пана Лозинского приходит внезапно, и вот ноги уже сами несут меня в его кабинет.

Пан Лозинский сидит ссутулившись над документами. Вид у него сосредоточенный, на левой руке кошмарного вида нарукавник от чернил. Неужели левша? Никогда не замечала.

– Магдалена. – Он наконец замечает меня. – Вы что‑то хотели?

Заготовленные благодарности будто стерли ластиком. Вместо этого у меня вырывается:

– Скажите, пан доктор, а бывает, что живые видят мертвых?

Виктор Лозинский замирает с приоткрытым ртом, глазея на меня, как на птицу, которую легко спугнуть. Но длится это недолго, и вот уже откидывается на спинку стула, убирает волосы со лба, улыбается покровительственно и чуть надменно. Наверняка все преподаватели университета такие.

– Что за вопросы, Магда? Дайте угадаю: пани Новак задала вам сочинение по «Гамлету» и вы ищете новые подходы к его священному безумию?

Роняю голову, только лишь бы не видеть насмешки в его прищуренных глазах. Мямлю что‑то невнятное, что можно принять за согласие.

– Скорби столько же тысячелетий, сколько и человечеству, – начинает он с видом лектора. Мой интерес ему явно льстит, несмотря на тему. – С древнейших времен люди верили, что так или иначе души предков могут входить в контакт с живыми. Наставлять, оберегать. Мстить. В каждом из религиозных учений, от языческого шаманизма до современного католичества, есть свои, можно сказать, легенды о том, как духи возвращаются в наш мир. Еще недавно вся Европа была охвачена спиритической лихорадкой. – Тень набегает на лицо Виктора Лозинского, он явно подбирает фразы. Длинные пальцы отбивают арпеджио по бумагам. – И даже просвещенные люди доверялись спиритам, медиумам и прочим шарлатанам, лишь бы хоть ненадолго притупить боль утраты. Но мы с вами живем в современном мире и должны понимать, что видения призраков или других форм воспоминаний об умерших – только проявление той самой первобытной скорби, нежелания смириться с необратимым.

Все это пустое. Любой, кто умеет читать, может прочесть это в книгах, в газетах, в толстых журналах. Мне необходим другой ответ. Правдивый.

– А что, если человек видит мертвых… наяву? Рядом с собой. Что, если они обращаются к… этому человеку? Ночью и днем.

Он молчит, изучая меня взглядом, в котором нет ни капли привычной иронии.

– В таком случае это симптом болезни. Надо признать, довольно редкой и не до конца изученной. – Он говорит все тише, все тяжелее роняя слово за словом. – Редкой… как… как… Почему вы спрашиваете, Магдалена? Это из-за ваших подруг? Вас что‑то тревожит?

Я чувствую, как жар удушающей волной заливает мое лицо, шею, грудь и даже руки.

– Ничего такого, пан доктор. Это все для сочинения. Помните? По «Гамлету».

Пан Лозинский хочет спросить о чем‑то еще и даже открывает рот. Но тут я скороговоркой выпаливаю благодарности за лечение, разворачиваюсь на каблуках и быстро покидаю кабинет. Я почти бегу. И черт бы меня побрал, если я еще хоть раз заговорю с кем‑то о своей беде.