Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры

Если так подумать, недолго он был пансионом и носил имя святой. Время от времени его посещают не поверенные родителей, а покупатели. Присматриваются, принюхиваются. Ковыряют холеными ногтями обои и резные деревянные панно. Стучат в стекло старинных часов с запертой в них птицей. Заглядывают в каждый класс, в каждую комнату, дортуар, чулан. И я спинным мозгом чувствую – одна Дверь тоже ждет, чтобы ее открыли.

После лазарета мой сон не стал лучше. Сложно было уснуть, думая обо всех этих пустых комнатах, голых кроватях, отбрасывающих решетчатую тень на паркет. Видимо, именно поэтому, когда Клара и Мария позвали меня на ночные посиделки, я согласилась прийти. Без Даны нам стало нечего делить.

Их комната всегда казалась мне уютней, чем наша с Касей. Здесь обои нежно-сиреневого цвета и свет ласковей из-за того, что окно ничто не заслоняет. Стены и полки украшают Кларины рисунки. Они невероятные – животные Африки просто как настоящие, люди с умными и чуть грустными лицами в пышных одеждах прошлого. Больше всего мне понравились драконы: с пламенной чешуей и загнутыми когтями-кинжалами. Как такое только может прийти на ум? Поразительно.

При виде меня Марыська заговорщически подмигивает и подпирает дверь стулом.

– Все наставницы разъехались, но она опасалась, что пани Новак заподозрит неладное и затеет ночной обход. Это сорвало бы все ее планы!

А я уже и забыла об этой ее манере говорить о себе будто о героине книги. Иногда это веселило, чаще – раздражало, но сейчас это колыхнуло глубоко внутри пыльную занавесь, за которой прятались добрые воспоминания о нашем общем прошлом.

– Смотри, что у нас есть, – шепотом провозглашает она. – Не туда смотришь! Там, под кроватью, у ножки стола. Ай, сама достану!

С этими словами она извлекает из-под своей кровати зеленую бутылку с темным содержимым.

– Ви-но. Французское, представляешь?

– Откуда взяться французскому вину в нашей деревне? – резонно уточняет Клара, затягивая потуже поясок стеганого халата.

– Да тут этикетка. И все по-французски.

– Местные гонят из вишни, а потом переливают, – отмахивается художница. – Открывай.

Мария отворачивается ото всех и принимается колдовать над пробкой. Вид у нее бывалый, потому я спрашиваю:

– Вы что же, не в первый раз так развлекаетесь?

Мария кидает на меня вороватый взгляд карих глаз, странно ярких на розовом остроносом лице.

– Нет, мы… С Даной. Знаешь… Ну, веселились, бывало, пару раз. Когда знали, что ночью проверять не будут.

Мне не хочется знать подробности. О том, как им прекрасно было без меня, без нас. Интересно, праздновали ли они побег Юлии? Может быть, шептали, передавая бутылку по кругу: туда и дорога, туда и дорога? Что говорилось в этой комнате обо мне?

– Я предлагаю не вспоминать сегодня о Дане, – решительно прерывает поток моих гадких мыслей Клара. – Наговорились уже. Хватит. Земля пухом.

– Да, не будем, – подхватывает Мария. И они решили не поднимать в тот вечер острых тем, а просто насладиться обществом друг друга и светской беседой.

Я вежливо улыбаюсь в знак признательности. Меньше всего мне хотелось попасть на поминки.

– Вуаля! – восклицает Мария. – Только не обрызгайтесь.

И передает нам бутылку, внутри которой плавает вбитая пробка. Я делаю первый глоток. Не французское, после проб маменькиного бара это ясно сразу. И кисло так, что сводит челюсти. Но по венам уже бежит тепло, и скоро вкус станет безразличен.

– Гадость, – уверенно заявляет Клара.

– В следующий раз сама добывай, – Марыся обиженно передергивает плечами. – И вообще, взрослые люди пьют и не морщатся. Просто нужно привыкнуть к вкусу, и начнет нравиться.

– А нужно ли привыкать?

Я не могу не фыркнуть. Клара кажется почти болтушкой, возражая Марии. Когда бутылка делает второй круг, я уже улыбаюсь во весь рот.

– Магда, куда подашься после пансиона? Мы слышали, ты хотела поступать в университет в Кракове?

– Да, хотела. И все еще хочу. Я успею окончить городскую гимназию.

– Здорово! А я больше учиться не пойду. Не в школу точно. Мне эта алгебра всю кровь свернула, я же плюс от минуса не отличаю. – Мария страдальчески закусила губу, но тут же рассмеялась: – Больше никакой алгебры! Пройду курсы какие‑нибудь и устроюсь работать в городе. Хоть бы и телефонисткой. Абонент, я вас слушаю! – Она хохочет и приставляет ладонь ковшиком к уху.

– Если тебя еще папенька работать отпустит, – резонно отмечает Клара, на что Мария только пожимает худенькими плечами:

– Отпустит. Сниму квартирку, и тогда…

– А я пойду учиться в художественную академию, – перебивает Клара. – Если возьмут.

– Возьмут, – горячо и явно не в первый раз заверяет ее Марыся. – Только увидят твои рисунки и тут же возьмут.

– Я решила, что на экзамен переоденусь мужчиной. – Клара смотрит мне прямо в глаза, ожидая реакции. – Подстригусь даже. Чтобы смотрели на рисунки, а не на… платье.

Я долго не могу найти слов. Да, теперь девушки могут учиться, если удастся поступить. Но ведь на художественном экзамене мужчины станут оценивать способности кандидаток, и они могут просто признать недостойной, невзирая на талант. Это, должно быть, унизительно.