Пиромант. Том 3 (СИ)

— Помнишь шрамы на моём теле? — Мэйн немного нахмурился и кивнул. — Как думаешь, откуда они?

— Не знаю, ваше высочество. Полагаю, виновники давно наказаны.

— Ох, если бы, Мэйн, если бы, — вздохнул я. — Здравствуют они. И их руководитель в частности. Я про Ларгоса.

Похоже, таки удалось удивить парня. Он вытаращился на меня, не смея возразить. Ведь в ту крепость Мэйн даже не заходил, отправившись дальше. Видимо, выполняя какое-то поручение своего господина.

— Я обещал не рассказывать отцу, только и всего. А оплатой за молчание стал ты. Что? Даже сказать нечего? Не веришь мне?

— Не понимаю, зачем вашему брату так поступать?

— Так и я не понимаю, потому и спрашиваю: почему он так ненавидит меня? За что? Конечно, у меня амнезия была, и всё же… Ума не приложу. Ничего такого нет в моих воспоминаниях. Отец назвал это детской ревностью, но я не верю. Тут что-то другое. Его глаза в тот момент, когда задыхался от боли, — я сжал кулаки. — Он был счастлив, когда страдал я. Для такого отношения должно было случиться что-то серьёзное. Можешь спросишь его, когда пойдёшь с докладом? Вдруг ответит… А то я мозги уже сломал…

— Я же сказал, выше высочество…

— За идиота то меня не держи, — оборвал я его. — Ты ведь и меня знаешь давно, так? Сядь уже…

Он тут же занял место напротив и, скрестив руки на груди, задумался.

— Вы действительно изменились. Появились необычные речевые обороты. Прежде сторонились меня, как и другие. А сейчас… Зачем всё это?

— Со мной многое произошло за эти почти полтора года, взгляд на жизнь изменился. Кажется, будто и не жил прежде. Ну, а ты, — я слегка улыбнулся, — отличаешься от других. Никогда не задумывался о значении культа идеальности в жизни эльфов?

— Нет. Не вижу смысла обсуждать данность.

— Данность? — усмехнулся я. — Нет ничего идеального, Мэйн, вот в чём подвох, — я поднял палец вверх. — К идеалу можно стремиться, но достичь его невозможно в принципе. У всего есть обратная сторона, мелкие или не очень недочёты. Потому что мир хаотичен, — внезапно я вспомнил Тайритрона и в груди стало тепло. Всё же, мне нравился этот жуткий старикашка. Когда-то меня клонило в сон от его пространных рассуждений, а теперь сам занимаюсь подобным. Ну не ирония ли? — Добро и зло условности, как и гармония. Как и идеал.

— Почему вы улыбаетесь? — нахмурился Мэйн. — Разве это хорошо?

— Мир многообразен и прекрасен в этом. Он не белый и не чёрный, он пестрит оттенками. Пытаться ограничить его надуманными условностями глупо.

— Я вас не понимаю.

— Мэйн, я лишь пытаюсь донести до тебя, что ты по своему прекрасен. Ты не такой как другие, ты вне рамок условностей. Это мне в тебе и нравится. Даже Этриан свободен, он такой, каким хочет быть. А вот я… Зажат в рамках и беспомощен. Странно такое слышать от принца, верно?

— Вы не беспомощны. Я же не свободный… эльф.

— Почему ты запнулся на последнем слове? Не считаешь себя полноценным эльфом?

— Можно и так сказать, — ответил он тоном потише. — Мне никогда не вписаться в общество. Да это и не нужно, если задуматься.

— Ох, если бы… — я сделал паузу и развёл руки в стороны. — К сожалению, мы существа социальные. Общение нужно всем, как и друзья, семья. Жаль, что они не всегда соответствуют желаниям. Но я хочу верить, что это и многое другое можно исправить. Ведь со мной уже однажды произошло нечто невообразимое, а значит, возможно почти всё.

— Хотелось бы верить в подобное, но жизнь не спрашивает наших желаний.

— А во что верить, если не в это? А, Мэйн?

— Не знаю. Почему нельзя просто жить?

— По твоему, тогда это будет действительно жизнь? — сделал я акцент на последнем слове. — Мы живём лишь раз, ты хочешь в старости сожалеть?

Из-за магии лечения у эльфов не было такого понятия, как «на смертном одре», зато имелась «сожалеющая старость». Предполагалось, что в старшем возрасте все становились счастливыми в окружении потомком и делились байками о прошлом с улыбкой на лице. Такая вот общепринятая концепция.

— А у чужого инструмента разве может быть счастливая старость? — хмыкнул Мэйн.

— Если тебе нравится быть инструментом в достижении чужих целей, а не своих собственных, то мне нечего сказать.

— Мир не так прост, — возразил парень. — Всё же, вы юны, ваше высочество. Не всё зависит от наших желаний.

— О, поверь, я это прекрасно понимаю! — рассмеялся я. — У меня нет прав, по сути. Как у несовершеннолетнего и как у принца, имеющего обязательства по факту рождения. Мне даже собственный отец верить не хочет, больше доверяя Ларгосу. Скажи, я прежде врал?

Парень растерялся.

— Говорю же, я лишь слуга вашего брата, — пожал он плечами. — Единственное, что могу сказать, не припомню ни одного инцидента по поводу обмана с вашей стороны. Вы всегда были добры и никого не подставляли, слуг не обижали. Кстати…

Он расстегнул свой халат, чтобы достать из кармана на кофте сложенные листы, исписанные убористым почерком.

— Это основной отчёт, если вам нужны данные ещё по кому-то, то я их предоставлю.

— И это ты за сутки сделал?! — удивился я, рассматривая бумажки. Их было одиннадцать штук.