Пирожок для спецназовца

– Мне нужно с вами поговорить, – пробубнил тот.

– Тебе тоже негде жить?

– Откуда вы знаете?

– Наугад ляпнул, – соврал Ахим. – Сдам вам со Славеком пополам по средней цене на районе. Позвоню в агентство, они приедут, привезут бланки, подпишем договор.

– Спасибо.

– Пока не за что.

– Дядя Ахим, надо пруд дорисовать, пока светло, – сунулся ему под локоть Йонаш. – А дядя Славек мне еще один натюрморт нарисует, и я завтра всё сдам.

– Конечно-конечно, – пообещал Ахим и подумал, что унесет пейзаж хотя бы во двор – под взглядом Шольта ничего путного изобразить не получалось.

Отступление было тактической ошибкой. Следом за ним во двор потащился весь клуб рисовальщиков. Шольт шел следом за Славеком, который бурно жестикулировал, показывал на виноград, оплетавший стену дома до крыши, и взахлеб объяснял:

– Вот это окно, видите? Кухня! Я открыл окно на кухне, протянул руку и сорвал одну гроздь. Вкуснейший! Белый! Без косточек! Но я не могу дотянуться до тех, которые под крышей. А они такие спелые! С оранжевыми боками!

«Басня «Лиса и виноград» в новом прочтении», – глядя на сияющие голубые глаза и розовые щеки, подумал Ахим.

Шольт посмотрел на Славека свысока и снисходительно. Уточнил:

– Надо забраться на крышу и нарвать винограда? И ты нарисуешь второй натюрморт?

– Я и так нарисую, – обиделся Славек. – Виноград очень хороший, жалко, что пропадает.

– Пап, – подал голос Йонаш, – а ты сможешь на крышу залезть?

– Без проблем. Кошку за трубу зацепить и вперед.

– Нарвешь?

– Не сейчас. Я на смене, в резерве.

– Освободишься и нарвешь?

– А вы хозяина спросили? – мазнул взглядом по Ахиму Шольт.

– Можно?

Славек с Йонашем посмотрели на него одновременно. Ахим пожал плечами, пробормотал: «Делайте, что хотите» и ушел в квартиру. Ему захотелось временной передышки, короткого одиночества. Слишком много людей и оборотней толклось рядом каждый день. И, хуже соринки в глазу, раздражал Шольт. Мелькнула мысль – позвонить отцам, пожаловаться. Ахим обдумал ее и осекся, откладывая телефон. Он вдруг понял, как эти жалобы будут выглядеть со стороны. Оскорбленный Славек сияет и щебечет, ловко управляется с двумя альфами, один из которых перевозит ему вещи с квартиры на квартиру, а второй доверяет ребенка и собирается резать виноград. А он, Ахим, дуется, как будто его обделили вниманием. Не оскорбили, не посулили бутылку коньяка за пейзаж и не предложили никаких услуг.

«Тьфу!»

Он задернул шторы и отлежался в спальне, накрыв лицо плотным полотенцем, чтобы добиться полной темноты перед глазами.

«Это сенсорные и моральные перегрузки, – подумал он. – Я издерган, недавно пережил измену мужа и развод, затеял новое дело, запомнил почти сотню новых лиц. Мне трудно. Я ищу повод, чтобы сорвать раздражение. Шольт физически привлекателен, это минус. Но у него есть партнер и ребенок, это плюс. Вернется… как его там? Мохито, и мы свернем в другую колею. Мне всегда претило лезть в чужую семью. Шольт исчезнет из моих мыслей, после того, как я увижу его омегу».

Успокоив себя подобием медитации, Ахим спустился во двор с упаковкой баночного пива. Ёжи оживился, Славек задумался, Шольт скривился.

– Пап, можно я пойду себе газировки куплю?

– Давайте я сделаю чаю, – предложил Славек. – У меня чудесный черный чай с фруктами. Ни у кого аллергии на вишню и цитрус нет?

Шольт с Йонашем дружно замотали головами. Славек удалился. Ахим распечатал банку пива и приступил к завершению пейзажа, повторяя себе, что выдающиеся художественные способности для переэкзаменовки в начальной школе не нужны. Пруд получился глубоким и неблагоустроенным – без лебедей, с падающими в воду деревьями и кустами.

Славек принес поднос с чашками и какой-то выпечкой, когда Ахим сражался с облаками.

– Кусочек стола мне освободите, пожалуйста! Перегрузил, боюсь, чашки сползут сейчас.

– Давай я заберу, – Шольт протянул руку к подносу.

– Осторожно, горячее!

Шольт посмотрел на чашку, свою руку в перчатке, и со знакомой снисходительностью объяснил:

– Это кевлар. Экипировка огнеупорная.

– А зачем? – Славек проследил за чашкой. – Вы же не пожарный.

– Да хотя бы по тросу спускаться, чтоб ладони не обжигало.

– А-а-а…

Ахим невольно прилип взглядом к перчатке. Серая – двух оттенков: накладки темнее, соединительная ткань светлее. Рука выглядела неуклюжей, как будто Шольту выдали карикатурное подобие детских варежек. Может быть, по тросу и удобно спускаться, но мелочь из бумажника уже не достанешь. Интересно, каков кевлар на ощупь?

Ахим так и не понял – задал он вопрос вслух или Шольт догадался? – но ответ пришел сразу. Свободная рука поднялась и коснулась его щеки. Перчатка была шероховатой, чувствительно проехалась по коже, и Ахим невольно передернулся – от впечатления, что к нему прикоснулся оживший манекен.