Пирожок для спецназовца

– Рисование – фигня. Главное – математика. Мохито приедет, будет доволен. Не зря он с тобой задачки решал.

Йонаш рассмеялся, вместе с полицейским вошел в кафетерий, заказал себе блинчики с повидлом и чай. Он здоровался почти со всеми заходящими посетителями, называл их по именам, докладывал о тройке и соглашался, что Мохито будет им гордиться.

«Скорее всего, Мохито – второй отец», – подумал Ахим, и ушел, чтобы пережить вспышку недовольства. Он дал себе обещание вышвырнуть Шольта, а теперь получалось, что скандал затронет интересы ребенка. Обижать мальчишку, даже косвенно, не хотелось, и это порождало злость – на себя и на обстоятельства. Злость, которую нужно было просто перетерпеть и пережить.

На следующий день они встретились в зале. Шольт явился в «мертвый час», уставился на меню с нескрываемым недоверием. Ёжи высунулся из-за стойки, нахмурился – Ахим давно понял, что это не угроза, а отражение готовности действовать.

– Порцию печенки, – снизошел Шольт. – Чай и кофе. Не считай пока, сейчас еще что-нибудь добавишь.

Запыхавшийся Йонаш вбежал в зал, лихо прокатился по плитке, обнял Шольта, дергая за прицепленные к поясу кобуры и чехлы.

– Она сказала, чтобы я сдал два натюрморта и пейзаж.

– Ну, ё!.. Где я эти натюрморты возьму? Ладно, подумаем. Выбери, что на обед будешь.

– Что и ты.

– Я взял печенку.

– Нормально.

Йонаш стоял, утыкаясь лбом в бронежилет, сбивая на затылок кепку маскировочной раскраски. Шольт осторожно перехватил его запястье, отвел руку от кобуры с пистолетом. Кивнул Ёжи, тихо спросил:

– Может быть, тебе еще пирожок? Или блинчики?

– Не хочу.

– А может… О, Матеаш идет! Сейчас я спрошу… На!

Он впихнул мальчишке бумажник и галопом помчался на улицу, оглашая окрестности истошным криком:

– Господин Матеаш! Здравствуйте! Как здоровье вашего супруга? А детишек?

Глава городских огнеборцев, собиравшийся сесть в машину, замер. Ответил:

– Спасибо, все здоровы. Что тебе надо, Шольт?

– У вас в холле осенью стенгазета красивая с тыквами висела, помните? А зимой рисунки всякие с поздравлениями.

– Я-то помню. Зачем тебе тыквы понадобились?

– Не тыквы! – Шольт орал на всю округу, не хочешь, да услышишь. – Мне нарисовать надо! Три пейзажа и два натюрморта!

– Два натюрморта и один пейзаж! – взвизгнул Йонаш, забирая сдачу и хватая поднос.

– Пацана на второй год оставят, если натюрморты не принесем! Я ходил на аллею, где картины развешаны, но там всё в рамах и очень дорого! Скажите, пожалуйста, кто тыквы рисовал? Я с ним попробую договориться. Мне натюрморты позарез нужны!

– Мне б твои проблемы! – покачал головой огнеборец. – Сейчас я ему позвоню, он спустится.

Шольт с Йонашем разразились потоком благодарностей. Уселись за столик, поделили содержимое подноса, оживленно переговариваясь.

– Пап, ты крутой!

– Есть такое дело, – скромно согласился Шольт. – Но победу праздновать рано. Отметим мороженым, когда сдадим рисунки. Как ты думаешь, бутылки коньяка за три рисунка хватит?

– Не знаю. Можно будет пирог тут купить и добавить.

Ахим чуть не поперхнулся от возмущения – обсуждать с сыном алкоголь, как средство обмена? Не, ну какой же Шольт придурок… И… все-таки, сын. Тогда почему ни крошки сдобы, ни кусочка хлебца? Не святой же дух Камула Шольту сына принес?

Прибывший в кафетерий огнеборец потребовал от волчьего семейства кисточки, краски и бумагу.

– Я что, пальцем на столе рисовать буду?

– Не подумали, – признал Шольт. – Сейчас купим. Куда принести?

– Сюда и несите. Наберете номер, я спущусь.

– Пузыря конины хватит? – деловито спросил Шольт, обмениваясь с огнеборцем номером телефона.

– За глаза. И не торопись. Сделаю – сочтемся.

Огнеборец ушел. Волчье семейство доело то ли поздний обед, то ли ранний ужин, поделило деньги – Йонаш оставил Шольту сотенную купюру: «А вдруг ты кофе захочешь? Выпьешь» – и разбежалось в разные стороны. Ахим, которого как магнитом тянуло подслушивать и подсматривать, отметил, что пацан соображает лучше отца, вытребовал же себе телефон спасателя со словами: «Пап, ну и как я ему позвоню, когда бумагу принесу? Звонить тебе, чтобы ты перезвонил? А если вас по тревоге поднимут?»

Глава 4. Дядя Славек рисует натюрморт

Рисовальные принадлежности легли на столик через час. Серьезный Йонаш заказал себе чай и слойку с малиной, вызвонил спасателя-огнеборца и столкнулся с обстоятельствами непреодолимой силы.

– Мы сейчас в район выезжаем, на лесной пожар. Вернусь – нарисую.

– А когда вернетесь? Примерно?

– Через трое суток, не раньше. Там проливать и проливать, две горы уже пылают. Весь резерв туда сгоняют, ветер переменился. Еще в обед думали – обойдется. А вот же…

Йонаш расстроился – рисунки надо было сдать через день-два. Вздохнул, сложил бумагу и краски обратно в пакет. От печи раздался голос Славека:

– Эй! Если тебе на уровне средней школы, я могу нарисовать.

– Можно даже немного хуже! – просиял Йонаш. – Только обязательно натюрморты и пейзажи, а то мы с папой и Мохито нарисовали семейный ужин, и училка меня выгнала. Вот, теперь надо переэкзаменовку сдавать.