Однако Надсон воспринял их очень болезненно. Он написал открытое письмо в газету «Новости и Биржевая газета», в котором, излагая историю конфликта, обвинял Буренина в зависти и клевете, а русскую печать в том, что она боится Буренина. Завершая письмо, Надсон писал о Буренине: «В то время, как я не могу встать с постели, он сообщает в “Новом времени”, что я притворяюсь больным с разными корыстными целями» (далее следовала приводимая Р. Весслингом цитата о «недугующих паразитах») – и призывал: «Вступись хоть ты, читатель, если печать молчит»674. Письмо тогда опубликовано не было (я думаю, не только из-за страха газеты перед Бурениным и «Новым временем», но и из-за нежелания подвергать самого Надсона новым нападкам и издевательствам), появилось оно на страницах «Новостей» только через месяц после смерти Надсона.
Эта смерть прервала «диалог» поэта и критика, и в ее свете полемика стала восприниматься иначе.
Резюмируем. Надсон сам ввязался в борьбу и вел ее почти теми же приемами, что и Буренин, но менее успешно. Для Буренина эта борьба носила не столько личный, сколько принципиальный характер. Через год он так сформулировал свое кредо: «Я с тех пор, как вступил на поприще литературы, поставил себе целью, по мере моего уменья и моих сил и способностей, преследовать и изобличать всякую общественную и литературную фальшь и ложь, и в особенности фальшь и ложь, которые топорщатся и лезут на пьедестал, которые прикрываются павлиньими перьями псевдолиберализма или псевдоохранительства, псевдокосмополитизма или псевдопатриотизма; которые, будучи в сущности поверхностным легкомыслием и фиглярством, силятся изобразить из себя нечто глубокое и серьезное <…>. Сообразно с характером и целью моей деятельности я избрал для себя орудием “преследований” не спокойное критическое исследование, не художественные объективные образы поэзии и беллетристики, а журнальные заметки отрицательного и иногда памфлетного тона и содержания, сатирические и юмористические стихи, пародии и т.д. Отрицание и изобличение, смех, само собой, должны преобладать надо всем, когда избираешь для себя такую роль в журналистике. Нельзя требовать примиряющего и елейного тона от того, кто решился принять на себя эту тяжелую роль. А роль эта действительно нелегка: надо быть человеком не от мира сего, чтобы упорно, не боясь криков и порицаний, делать свое дело так, как его разумеешь, идти прямо и твердо тем путем, который себе наметил»675.
В 1860—1880-х гг. деятельность Буренина в целом соответствовала заявленной программе, хотя с 1880-х в ней становилось достаточно заметным, а в дальнейшем все более усиливалось стремление использовать критические статьи и пародии в качестве средства самоутверждения, достижения тех или иных личных целей. Все более развязными и грубыми делаются его фельетоны, все чаще и чаще он от вопросов литературных переходит к жизненным обстоятельствам критикуемых авторов. В.Г. Короленко, его литературный противник, признавал, что «в молодости г. Буренин исполнял свою задачу довольно весело, иной раз не без остроумия пересмеивая своих противников и отыскивая смешные стороны в самых разнообразных направлениях <…>. С течением времени он перешел к сплошным ругательствам, выделявшимся уже не остроумием, а беззастенчивой грубостью»676. А.И. Куприн в начале XX в. тоже отмечал, что «Буренин обладал большим критическим талантом – теперь же мы видим брызжущего слюной желчевика»677. Так и в борьбе с Надсоном Буренин использовал антисемитские выпады, а в конце и клеветнические намеки, что, безусловно, заслуживает осуждения, но травли (т.е. систематических односторонних нападок) с его стороны не было.