Читаем Писатель-Инспектор: Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников полностью

КАК ЕСТЬ ДОМАШНЯЯ СКОТИНА…     Как есть домашняя скотина,     Так есть домашние слова.     Семейной жизни вся картина     Бывает в них совсем ясна.     Пересказать сперва придется     Те прозвища да имена,     Которым слушатель смеется,     Хоть шутка вовсе не смешна.     Слова особые мы ищем,     И смысл их нам давно знаком.     Хожу порой я босичищем,     Хожу порою босиком,     И босоты моей ступени     Приметой разнятся одной:     Я босичищ, открыв колени;     Закрыв колени, я босой.     Я называюсь необулом,     Когда босой хожу с утра.     Обутый вышел, так разулом,     Вернувшись, зваться мне пора.     В штанах коротких — щеголяю,     А вовсе без штанов — франчу.     То имя «щеголь» получаю.     То имя «франта» получу.     Когда все тело на свободе     И, как Адам, я обнажен,     Так, значит, я по первой моде,     Или по-райски, наряжен.     И для телесных наказаний,     Смотря по степени вины,     Немало прозвищ и названий     Для различения даны.     О их значении не спорят,     В них каждый разочтен удар.     Секут, стегают, хлещут, порют,     Дерут, — сильнейшая из кар.     Мы различаем розги, лозы,     И лозаны, и розгачи,     И розгачищи, — с ними грозы     На теле слишком горячи.     Заря — еще немного боли,     А зарево — уже больней,     А до пожара допороли     Или додрали, — что страшней!     И требует сноровка наша,     Чтоб слово било прямо в цель:     Лапша, березовая каша,     А послабее — вермишель.     Обязан я сивеем быть голым     Всегда, когда меня секут.     За это прозвищем веселым —     Голик — тогда меня зовут.     Мать говорит, начав расправу:     Задам же баню я сынку!     Лежи, пройдуся-ка на славу     Я голиком по голику! —     Когда я на полу разложен,     Домашний требует язык,     Который в кличках осторожен,     Чтоб я был «драный половик».     Я называюсь «душегрейка»,     Коль на коленях мать сечет,     А если подо мной скамейка,     То коврик я иль переплет.     Когда от боли я ногами     Мечусь и вьюся, словно вьюн,     И называюсь именами —     Иль голопляс, или плясун.     Пощечины зовутся плюшки,     А если горячи — блинки,     И называются ватрушки     По телу голому шлепки.     Я на коленях, так для шуток     Домашних стал я полотер.     Так много разных прибауток     Пришлось узнать, — язык остер.     Но босотой или сеченьем     Домашних слов не исчерпать.     Хочу другим стихотвореньем    Словца другие передать.13 июля 1892* * *
Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное