Писатель-Инспектор: Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников

Я думаю, что «неврастения» — термин определенно медицинский, а не эстетический и никакого иного значения, кроме личного, не имеет. По смыслу этого места термин отнесен, конечно, не к читателю и не к произведению, а к автору. Уверен, что большинство читателей поймет статью как характеристику моей грубой и пошлой натуры; мне пришлось уже слышать такое толкование. Не думаю отрицать права критика как угодно резко говорить о литературном произведении: можно сказать, что стихи отвратительны, безобразны, возбуждают омерзение, что автор дурно поступил, напечатав их, — и многое можно сказать, но не касаясь души автора, пока он сам не раскроет ее в своей исповеди. <…> скажу решительно: критика имеет право говорить об авторе, о его душе, намерениях и т. д. только на основании сведений биографических или личных и положительных авторских заявлений. Для меня все это является не безразличным (как если бы эта статья появилась в другом журнале, — тогда бы я ее только прочел, как все читаю, с совершенною безмятежностью, но с большим интересом) только потому, что для меня представляется вопрос: будет ли моя проза находить себе вперед место в «Сев<ерном> В<естнике>», и не придется ли Вам самим придти к убеждению, что меня пускать на страницы Вашего журнала не следует? Я очень сожалел бы об этом, потому что самым искренним образом сочувствую Вашему журналу[361].

Как и следовало ожидать, в конфликте Сологуба с Волынским Л. Гуревич встала на сторону последнего. 6 декабря, по получении письма от «потерпевшего», она писала ему: