Писатель на дорогах Исхода. Откуда и куда? Беседы в пути

Так появились «Метробусы». Неологизм в названии сразу определяет место действия: городской транспорт – метро и автобусы. Подземная, инфернальная часть города, с нашим периодическим и недолгим в ней пребыванием (отсюда – мистическая, мифологическая канва ряда новелл). И, казалось бы, очевидный, привычный наземный городской пейзаж, знакомая и одновременно загадочная реальность, если внимательно к ней приглядеться (и здесь – сюрреализм, странности повествования и поведения героев, почти всегда, между прочим, логически в текстах объясняемые). Действия любой из новелл, за исключением, условно говоря, двух («Китаец – собиратель банок и бутылок», «Несостоявшееся убийство»), происходит в замкнутых пространствах нью-йоркского сабвэя и в маршрутных автобусах. При этом – никакой клаустрофобии, поскольку сюжетные повороты столь резки и непредсказуемы, что нет времени отвлекаться. В новеллах – обыденные ситуации, ничего экстремального не предвещавший антураж выводят, к примеру, к древним ацтекам или к появлению, в ритмично покачивающемся вагоне, композитора Астора Пьяццоллы, тридцать лет назад умершего; к умалишенному персонажу, играющему в шахматы без фигур, и к реальному Санта Клаусу в гигантских санях с оленьей упряжкой, бороздящих Бруклин.

Это все можно было бы определить как смесь магического реализма и фэнтези, если бы в цикле не затрагивался ряд проблем, которые вызывающе спорны для сегодняшней Америки. Гендерные и расовые вопросы, угрозы терактов и массовый психоз по этому поводу, религиозная несовместимость и пресловутая политкорректность, одиночество и семья в мегаполисе, неразрешимые задачи эмигранта, нищета и неравенство, нашествие робототехники, эскапизм и фатализм, присущие нашему времени. Особо стоит отметить: весь цикл можно рассматривать как единое произведение. Нередки переклички между новеллами на уровне фабул, цвета и света, атрибутики и положений, фраз и ремарок. Мне хотелось сделать органично существующий текст, единый и делимый на 27 самостоятельных, сообщающихся, как сосуды в гидростатике, сюжетов.

ЕЦ Закончим на полуслове? Удачи вам, Геннадий. Счастливого продолжения пути.

Апрель 2019

Песочные часы (Ефим Чеповецкий)

1

…Но сначала вернусь в прошлое. Было это три десятилетия тому назад. Или больше? Я жил тогда в Сибири, писал свою первую книгу, посвященную «оппозиционному классику» советской литературы Всеволоду Иванову. «Неожиданный Всеволод Иванов!» – не раз восклицали его современники. Всю свою жизнь Иванов уходил не только от догм соцреализма – от самого себя прежнего. «Умер очень большой, не прочтенный нами писатель», – как всегда, парадоксально и пронзительно закончил свои воспоминания о нем Виктор Шкловский. Здесь все правда. Иванов оставил после себя целое собрание неопубликованных, во многом экспериментальных книг.

«Неожиданный Всеволод Иванов!» – повторил и я, когда в одном из московских архивов обнаружил около трехсот не известных читателю рецензий мастера на произведения молодых авторов. Оказалось, Иванов был зорким и мудрым литературным наставником. Он учил начинающих писателей многому – в том числе и художественному поиску, вечному сомнению, которое так важно в искусстве.

Одна из самых интересных рецензий Всеволода Иванова была посвящена творчеству детского поэта и драматурга Ефима Чеповецкого. Перечитывая этот отзыв, я и оглянулся сейчас в прошлое.

Вскоре, в феврале семьдесят второго года, я опубликовал некоторые из рецензий в «Литературной газете». Причем решил не называть имена тех, о ком писал Иванов, полностью: мнение знаменитого писателя, казалось мне, не должно давить на его питомцев, которые к тому времени уже активно работали в литературе.

Однако случилось неожиданное. Познакомившись с самым первым из опубликованных отзывов, читатели ничуть не усомнились в том, кто именно подразумевается под инициалами Е.Ч. Помню телефонные звонки, письма, смысл которых был столь очевиден: Иванов, конечно, не ошибся, предрекая Ефиму Чеповецкому яркое литературное будущее.

Да, уже к тому времени его популярность у малышей (а значит, и их родителей) была без преувеличения огромной. Между тем годы шли. Появлялись новые книги, мультфильмы, спектакли по пьесам Чеповецкого. Даже одни названия самых известных его сказок отзываются сейчас – словно эхо детства – в памяти нескольких поколений: «Непоседа, Мякиш и Нетак», «Приключения шахматного солдата Пешкина», «Проделки веселого Мышонка Мыцыка», «Про славную коровну Настурцию Петровну»… Прав был Лев Кассиль, написавший еще в давние шестидесятые: «Неистощимый выдумщик, веселый фантаст, знаток ребячьих душ, Ефим Чеповецкий внес свой приметный вклад в нашу советскую литературу для детей».

Пусть не смущает сегодняшнего читателя формула «советская литература для детей»: ее лицо и достоинство определяли Корней Чуковский, Самуил Маршак, Рувим Фраерман, тот же Лев Кассиль.