Писатель на дорогах Исхода. Откуда и куда? Беседы в пути

БК Я смог заняться в эмиграции любимым делом – преподаванием разумного, доброго, вечного, чем, несомненно, является математика (в отличие от, скажем, «политических наук»). Я видел юные лица: мне удавалось зажечь огонь в глазах рассказом о красивом интеграле или о великих творцах науки. Что же касается сочинительства, то я словно раскрепостился: как будто спали невидимые посторонним оковы.

Не буду идеализировать здешнюю реальность – в ней много болезненного, неприятного, порою зловещего. Но, кажется, Черчилль сказал: демократия – отвратительная вещь, однако лучшего способа поддержания цивилизованного общества не придумано. Годы эти – вы правы! – пролетели мгновением. Почти как в Танахе: «И служил Иаков за Рахиль семь лет; и они показались ему за несколько дней, потому что он любил ее»… Так и я полюбил жизнь в эмиграции. И была мне она не сестрой, как у Пастернака, но возлюбленной.

ЕЦ В своей литературной биографии вы обращаетесь к метафоре игры: «Образ жизни, как игры, знаком всем из литературы, да и собственный опыт ведёт туда же. Не зря говорят о «драме жизни», «трагедии жизни». Как будто каждый из нас на подмостках и руководит нами Всеобщий Режиссёр…» Может быть, это и есть формула счастливой жизни в эмиграции?

БК Моя метафора уподобляет жизнь развивающейся драме, фабула которой, как и её исход, нам неизвестны. Мы, в меру нашей восприимчивости, сознаём настоящее; память, пока она есть, в какой-то степени позволяет владеть прошлым. Третья грамматическая категория – Будущее – полностью вне нашей власти. Непостижим Автор и Режиссёр этой Драмы. Можно также говорить о жизни, как о гигантской Симфонии. Малер ощущал себя инструментом, на котором играет Вселенная… Но, пожалуй, за меня лучше скажут два небольших стихотворения.

* * *

До излёта взора
Чайки над водой,
Солнце ре-мажора,
Моцарт молодой.
Над волненьем рощи
Пенные поля —
В небесах Настройщик
Тихо тронул «ля»…

19 июня 2006 г., Pittsburgh

* * *

Глаза мои стали тусклы. —
Времени вес.
Меркнут в театре люстры.
За-на-вес.
И всё же шепчу упрямо,
Пишу, карандаш кроша:
«Кончается жизни драма,
Но как была хороша»!

13 июля 2009 г., Route 22, East

ЕЦ В эмиграции вы, по собственному признанию, обрели особое состояние души. Произошло чудо? «Расставание с Россией… оказалось крайне благотворным. Стихи стали приходить… почти каждый день, бывали дни, когда сочинялось несколько совершенно разных (настроение, метры, метафоры) стихотворений». Ваши поэтические дневники охватывают десятилетия. И, конечно, достойны осмысления.

БК Да, это своего рода лирический дневник. Стихи приходят как бы сами собой, подчас чувствую: только что сочинённое стихотворение уже было где-то в этом мире, и я его только «подслушал». Конечно, такое «само собой» имеет цену: короткая, но предельная концентрация утомляет душу. Работая в региональном кампусе университета, я был окружён природой. Университету, в частности, принадлежал обширный лес, на тропах которого я встречал и стада оленей, и стаи диких индеек, да и змея порой переползала тропу. Кстати, коллеги рассказывали о небезопасных встречах с медведями. На тропах леса появилось много моих стихов, некоторые пришли по дороге на работу через поле, сменявшее наряды с временами суток и временами года. Особенно, «задевали» меня весна и осень.

Конечно, мне приходилось слышать упрёки в дилетантизме: нельзя, мол, сочинять, как Бог на душу положит, надо работать над стихом и т. д. Надо, надо… Что же, «каждый пишет, как он слышит». В моём случае имеется неодолимый импульс, инстинкт, если хотите, самовыражения. По-моему, «поэт» – это вообще не профессия, это человек с особенным устройством души. И я невольно вздрагиваю, когда читаю в мемуарах известного автора советской поры: «В ресторане обедала группа из десяти поэтов». Ну, не ходят поэты «группами»… Каждый сам по себе. Отсюда ясно, что ни к каким «группам» я не примыкаю и, соответственно, никогда ни в какие литкружки, студии и пр. не ходил.