Писатели и советские вожди

Говоря о письме Эренбурга Сталину, Костырченко утверждает: секретарь Сталина Поскребышев не передал письмо Эренбурга вождю как «малозначительную информацию», а отдал Маленкову, который отправил письмо в архив. Это — не так: Маленкову была послана лишь незаверенная машинописная копия письма Эренбурга с пометой: «Тов. Маленкову. П<оскребышев>», а не подлинник [1164]. Процедуру работы со сталинской почтой А. Н. Поскребышев описал так: «Порядок обработки материалов устанавливался т. Сталиным и заключался в следующем. Все материалы, поступавшие в адрес т. Сталина, за исключением весьма секретных материалов МГБ, просматривались лично мною или моим заместителем, затем докладывались т. Сталину устно или посылались ему по месту нахождения» [1165]. Именно информацией Сталин дорожил более всего, и недонесение ему о какой-либо бумаге было опасно для недоносителя. Сталин мог не прочесть письма Эренбурга (точно известно, что он не ответил на него), но скрыть от вождя наличие такогописьма было слишком рискованно, чтобы Поскребышев мог на это пойти. (Да и чего, собственно, ради? Какие основания считать, что в 1945 г. Поскребышев состоял в аппаратном сговоре с кем-то из сталинских чиновников?) К сказанному автор делает такое примечание: «Правда, возможно, чтобы предотвратить повторное обращение Эренбурга к Сталину (но если первое письмо можно было скрыть, то почему нельзя скрыть и второе? — минуя Поскребышева, доставить письмо Сталину Эренбург не мог. — Б.Ф.), чиновники со Старой площади вынуждены были пойти с ним „на мировую“, дав санкцию на публикацию уже 10 мая его большой статьи в „Правде“» [1166]. Это снова неточно. Вопрос о «победной» статье Эренбурга без Сталина быть решен не мог, и личным цензором статьи «Утро мира» стал Жданов [1167]. Слово Эренбургу предоставили не столько из соображений справедливости, сколько в силу его популярности в армии (об откликах фронта на «молчание» Эренбурга редакция «Красной звезды» не могла не сообщать куда надо); да и немецкий фактор после победы потерял актуальность.

Еще одно неточное утверждение: «именно с этого времени Эренбург дистанцировался от ЕАК (Еврейский антифашистский комитет. — Б.Ф.) и еврейских проблем и уже остерегался во всеуслышание обличать антисемитские настроения в стране, поняв окончательно, что в противном случае он рискует противопоставить себя весьма могущественным силам» [1168]. «Дистанцирование от ЕАК» — не связано со статьей Александрова, оно произошло раньше (в марте 1945 г.) и связано с политикой руководства ЕАК (главным образом с действиями И. С. Фефера) по части «Черной книги» об уничтожении гитлеровцами еврейского мирного населения СССР. Эренбург добивался издания этой книги прежде всего в СССР; он понимал, что передача Фефером ее материалов в США в итоге сорвет советское издание, что и произошло (разумеется, книгу могли запретить в СССР и без того, но пересылка ее материалов за границу облегчала запрещение). Узнав, что Фефер и пр., выполняя волю своих начальников из Госбезопасности, отослали материалы в США, Эренбург распустил созданную им литературную комиссию по «Черной книге» (автор применяет расплывчатые выражения: «под его началом была сформирована литературная комиссия» и «замысел уникального издания принялся активно реализовывать Илья Эренбург» [1169], хотя этот замысел возник у самого Эренбурга независимо от американского плана — когда он стал получать из освобожденных районов массу документов и свидетельств о Холокосте [1170]). Последствия показали, что Эренбург точно предвидел: аппарат ЦК не даст издать «Черную книгу» в СССР, и ЕАК послушно исполнит указания «сверху».

Эренбург и после 14 апреля не отказался от борьбы с антисемитизмом, хотя высказываться об этом ему приходилось еще аккуратнее: и тогда, и потом он работал на пределе возможного. Тем не менее всегда находились обвинявшие его в том, что он, по образному выражению Н. Я. Мандельштам (из письма к Эренбургу), «не повернул реки и не изменил течение светил, не преломил луны и не накормил нас лунными коврижками. Иначе говоря, от тебя всегда хотели, чтобы ты сделал невозможное, и сердились, что ты делал возможное» [1171]. Людьми непонимающими, но честными лагерь критиков Эренбурга не исчерпывается. Возвращаясь к «историку-центристу», заметим, что Эренбург был умнее, чем это можно представить только на основе архивных бумаг аппарата ЦК КПСС, которые сами по себе не гарантируют точного понимания отошедшей эпохи, ее людей и событий.

2. По поводу одного письма

Следующий эпизод, связанный с Эренбургом, относится к событиям 1948 г.; в книге «Тайная политика Сталина» о нем идет речь в параграфе «Эренбург и его выбор» [1172]. В связи с заголовком заметим, что как бы ни были жестоки обстоятельства сталинской эпохи и как бы ни хотел Эренбург выжить, он никогда не переступал страшной черты — не писал доносов, не предавал друзей, своего народа, хранил верность искусству.