Писатели и стукачи. История литературных доносов

«Государству нужно для своих целей искусство совершенно определенного порядка, и оно поддерживает только то искусство, которое служит ему хорошей ширмой. Все остальные течения искусства затираются. Государству нужно не искусство исканий, а искусство пропаганды… Мы открыто кидаем свой лозунг: Долой государство! Да здравствует отделение государства от искусства!»

Надо полагать, что юный Эрдман вполне серьёзно воспринял эту декларацию и даже впоследствии попытался воплотить её в жизнь весьма своеобразным способом. Что же касается происхождения Николая Эрдмана, то нам об этом известно лишь немногое. Отец, Роберт Карлович – выходец из прибалтийских немцев, почётный гражданин города Москвы. Не исключено, что был торговцем – люди этой профессий имели право на такое звание. Эрдманы жили и в Петербурге – кто-то из них владел портняжной мастерской, кто-то кожевенной. Была там и более солидная фирма – «К. Эрдман», картонажи и футляры. Кто знает, может быть, эту фирму основал дед Николая Эрдмана. Пожалуй, можно утверждать, что Эрдманы жили в те времена совсем не бедно – все современники в один голос утверждали, что Николай Робертович всегда был одет с иголочки. Да он и сам закончил коммерческое училище, намереваясь стать торговцем. Да вот не повезло – после октября семнадцатого пришлось осваивать новую профессию, где вскоре его ожидал успех.

Кстати, хотелось бы разобраться, кому пьеса Эрдмана «Мандат» всё-таки понравилась, помимо Всеволода Мейерхольда и поклонников его таланта. Иосиф Прут в своих воспоминаниях писал о впечатлении, которое произвела читка пьесы в редакции «Крестьянской газеты»:

«Присутствовали: главный редактор Семен Урицкий, его зам. Николай Одоев (Тришин), Андрей Платонов, Михаил Шолохов и я. Успех – огромный. Полное благословение.

– Искренне, по-доброму завидую, – сказал Андрей Платонов.

– Да, сильная штука!– поддержал его Шолохов, в ту пору совсем молодой, начинающий писатель, но уже приступивший к работе над материалом о событиях недавнего прошлого на Дону».

Надо сказать, что кроме Прута никто ничего подобного об отношении двух этих писателей к пьесе Эрдмана не написал. Мне кажется, что тут мемуариста подвела память – не мог убеждённый коммунист Платонов хвалить в 1924 году пьесу, напичканную обидными для него словами. Неужто так и не понял её скрытый смысл? Однако похвалить из вежливости всё же можно – написано талантливо, это настоящая сатира! Такое же сдержанное отношение к пьесе могло быть и у Шолохова, но не более того.

Приходилось слышать, будто Булгакову пьеса «Самоубийца» решительно не нравилась. Судя по записям в дневнике Елены Сергеевны, знакомство Булгакова с Николаем Эрдманом состоялось лишь в тридцать седьмом году. Поэтому высказанное утверждение вполне правдоподобно, так же как и то, что Эрдман терпеть не мог мхатовский спектакль «Дни Турбиных». Булгакову в пьесе Эрдмана мог не понравиться её стиль – слишком уж откровенное издевательство то ли над обывателем, то ли над советской властью, а может быть, и над тем, и над другим. И в фельетонах Булгакова, и в пьесах, и в «Собачьем сердце» всё было сделано гораздо тоньше – примерно тот же подтекст, однако нет упоминания ни марксизма, ни большевиков.

Трудно поверить в то, что Сталин в пьесе Эрдмана ничего не понял. Но вот что записала вдова Булгакова в 1956 году:

«Вспоминала… рассказ Александра Николаевича Тихонова. Он раз поехал с Горьким (он при нем состоял) к Сталину хлопотать за эрдмановского «Самоубийцу». Сталин сказал Горькому:

– Да что! Я ничего против не имею. Вот – Станиславский тут пишет, что пьеса нравится театру. Пожалуйста, пусть ставят, если хотят. Мне лично пьеса не нравится. Эрдман мелко берет, поверхностно берет. Вот Булгаков!.. Тот здорово берет! Против шерсти берет! (Он рукой показал – и интонационно.) Это мне нравится!

Тихонов мне это рассказывал в Ташкенте в 1942 году».

Можно предположить, что и Елену Сергеевну изредка подводила память – слишком уж мягко выразился Сталин. Однако не исключено, что вождь в тот раз слукавил – уж очень не хотел спорить с Горьким по поводу этой «антисоветской» пьесы, хотя ему наверняка был уже известен разгромный отзыв Главреперткома. Однако в «Книге воспоминаний» Павла Маркова эта коллизия с письмом представлена несколько иначе:

«По поводу "Самоубийцы" Станиславский написал письмо Сталину и как-то показывал нам в театре ответ, написанный от руки на странице из блокнота. Точного текста я не помню, но смысл был приблизительно таков: "Уважаемый Константин Сергеевич! Я не принадлежу к числу поклонников пьесы "Самоубийца", но надеюсь, что Ваше мастерство и сила придадут eй то значение, которого я в ней не нахожу". Константин Сергеевич был очень воодушевлен этой перепиской».

Эти слова – «я не принадлежу к числу поклонников» – снова отдают лукавством. Вполне возможно, что Сталин не хотел давить на Станиславского – пусть себе ставит. Это если позволит Главрепертком.