Писательские дачи. Рисунки по памяти

— Мать мне твердила: «Веди себя так, чтобы Алексей Яковлевич тебя не видел и не слышал! Он детей не любит!»

Я его заранее боялась. А на мое двенадцатилетие мать мне говорит:

— Посмотри в окно.

Я выглянула — и обомлела: там стоял новенький взрослый велосипед, моя мечта! С ручным тормозом, с фарой, щитками на колесах — ну, сказка!

(Вот он, до сих пор живой, чудо мое ободранное. Ему уже больше пятидесяти лет, а я до сих пор на нем по лесным тропинкам через корни — хоть бы что ему! Во, делали велосипеды!)

…Конечно, велосипед сыграл свою роль. Можно сказать, купил он меня этим велосипедом. Но и так я сразу поняла, что мне его нечего бояться. И мы с ним подружились. Он был добрый. И детей любил.

Мне в детстве не хватало доброты. У матери характер был суровый. Можно понять: вернулась с фронта — ни кола, ни двора, у мужа туберкулез, оба студенты, денег — жалкая стипендия. А тут еще я родилась. И помощи ждать неоткуда. Им нужно было как-то пробиваться, они всю душу в стихи вкладывали, на меня не оставалось.

Вот за что я матери благодарна — за то, что привела меня девчонкой в конно-спортивный манеж и посадила на лошадь.

В сущности, подарила мне любимую профессию.

(Лена закончила ветеринарную академию. Работала зоотехником, спортивным тренером, была мастером спорта по конкуру.)

…А так я от матери ласки не видела. К тому же, она в свои тридцать пять выглядела на двадцать, а я к двенадцати годам длинная вымахала, нескладная… Она меня стеснялась. Пока не появился Алексей Яковлевич.

Каплер к моменту встречи с Юлией Друниной был вполне успешен: за ним стояла слава автора эпохальных фильмов о Ленине, он преподавал во ВГИКе, по его сценариям снимались фильмы, в том числе нашумевший «Человек-амфибия» и забавная комедия «Полосатый рейс», он был душой популярной телевизионной программы «Кинопанорама».

Умнейший, ироничный, добрый и светлый человек, который, по его же словам, «изучил любовную тему со всеми тонкостями», имевший когда-то несчастье влюбить в себя юную дочку Сталина, отсидевший за это много лет в Воркутинском лагере, он влюбился в резкую, диковатую красавицу-поэтессу в буквальном смысле слова по гроб жизни.

Он был старше Юлии на двадцать лет. У него было сумасшедшее мужское обаяние, не подвластное возрасту. Под жаром его любви она раскрылась и как поэтесса и как женщина.

Каждое лето они ездили в Коктебель, оттуда пешком ходили в Старый Крым и брали с собой Лену. Втроем они совершали многокилометровые пешие походы. Юлия впереди, они — за ней. Лена, худая, длинноногая, едва поспевала за матерью, а каково было полноватому, пожилому Алексею Яковлевичу! Но Юлия шла и шла крутыми горными тропами, и он послушно карабкался за ней, задыхаясь и обливаясь потом. Она не позволяла ему почувствовать себя стариком. Да он никогда и не был стариком. Она продлила ему молодость.

С его уходом Юлия Друнина лишилась стержня, смысла, основы, света своей жизни. Каждый год бывала на его могиле. Двенадцать лет боролась с тоской. Однажды ей показалось — нашла человека, чем-то похожего на него. Сошлась с ним, а он оказался ничтожеством. Старые друзья умирали. Новую эпоху встретила с надеждой, даже попыталась включиться в какую-то общественную деятельность, но вскоре поняла, что ни она сама, ни ее поэзия этой эпохе не нужны. (И ошибалась: сейчас ее книги востребованы и переиздаются.)

Осенью 1991 года, не в силах больше жить, она покончила с собой.

Они похоронены в одной могиле на Старокрымском кладбище.

Памяти Леонида Михайловича Царева