Пища любви

— Так это ты все покупал, а не Томмазо?

— Что?

— Ты сказал, что старый мясник продал тебе продукты.

— Я это сказал?

И Лаура сдалась. А еще через минуту Бруно пробормотал, что ему нужно идти. Он поднялся и направился к двери.

Из кухни раздался победный клич:

— Бруно! Кто сказал, что кесарю кесарево?

Дверь распахнулась, и появился Томмазо. Двумя руками он держал над головой салатницу, как будто это был кубок победителя.

— Puntarelle аl'acciuga по рецепту Томмазо, — провозгласил он и остолбенел. — Ой, Лаура Я не слышал, как ты вошла.

— Меня впустил Бруно.

— Он еще здесь?

— Нет, ушел.

— А, ну хорошо, — И тут Томмазо понял, что все еще держит в руках салатницу, — Очень сложный салат, — объяснил он. — Сначала нужно тонко порезать цикорий. Потом анчоусы, тоже нашинковать. Соль, перец, масло… Приготовить его правильно — целое дело.

— На словах не очень-то сложно. Не сравнить с другими блюдами, которые ты для меня готовил.

Лицо Томмазо сделалось серьезным.

— Видишь ли, в кулинарии самыми трудными всегда бывают простые вещи. Настоящий дзен.

— Ты говоришь как Бруно.

— Бруно? Да, я зову его философом от кулинарии. Конечно, он не очень много об этом знает, — быстро добавил Томмазо, — Понахватался отовсюду. Крошки со стола мэтра.

— А мэтр не собирается меня поцеловать?

Томмазо поставил салатницу на стол и поцеловал Лауру в приоткрытый рот, потом в шею, в подбородок, в глаза и в остальные части лица.

— Слушай, ну его, этот ужин, — прошептал он ей на ухо и легонько прикусил ей мочку, — Может, сразу в постель?

— Ты шутишь? — выдохнула Лаура. — Запах просто восхитителен.

— Мы можем поесть потом.

— Нет, я хочу посмотреть, что ты для меня приготовил.

— Подождет.

Пальцы Томмазо уже возились с пуговицами на ее одежде. Лаура почувствовала, что брюки стали свободнее, потому что Томмазо их расстегнул. Почти сразу он справился и с бюстгальтером. Некоторое время она колебалась, потом все-таки отстранила его.

— Я так хочу. Ну пожалуйста, Томмазо.

Он подчинился неизбежному и пожал плечами.

— Ладно. Сначала еда, а потом сразу в постель.

На какую-то долю секунды Лаура разозлилась. Не то чтобы она не хотела ложиться с ним в постель, просто ей была неприятна его уверенность в себе и то, что еда становится прелюдией ко всему остальному. Она уже открыла рот, чтобы это сказать, но передумала. Несмотря на все свое несомненное очарование, Томмазо явно не понимал, что ее тело и организм работают по сложным и весьма противоречивым законам. Впрочем, она не была уверена в том, что сама понимает эти законы.

Когда они сели за стол, Лаура решила, что все не так просто. Человек, приготовивший такую antipasto — превративший долгие часы работы в хрустящее, легкое тесто с мягкими, тающими во рту кусочками мяса или хрустящими ломтиками фруктов, каждый из которых обладал своим ароматом, подобно разным инструментам в оркестре, — такой человек наверняка был глубок и сложен, даже если и скрывал это от окружающих.

— Это как счастливое неведение, — вздохнула довольная Лаура, — Понятия не имею, что именно кладу в рот.

— Потом расскажу.

Лаура обиженно надула губки.

— Бруно уже сказал мне, что здесь есть мозги.

— Ты их раньше ела?

— Один раз. Дома, в итальянском ресторане. Они были ужасны, не то что эти, — она наколола на вилку очередной кусочек fritto misto. — А это? Что это такое?

— Поджелудочная железа. И кусочек тимуса.

— Что такое тимус?

Томмазо не имел об этом ни малейшего понятия.

— Часть тима, который находится внутри животного, вот здесь. — Он обеими руками ткнул себя в грудь, получилось неопределенно.

— Во всяком случае, это очень вкусно. А это?

— Я думаю, это testiculo d' abbacchio. Баранье… ну, яйцо.

— Яйцо? Что ж, попробуем, — Лаура положила в рот кусочек. Томмазо слышал, как ее острые передние зубы жуют мясо. — М-м-м… Как хрустит… Я и не думала…

— Да, — тихо подтвердил Томмазо. — Я не был уверен, что тебе понравится.

— Это волшебно, — уверяла Лаура, — нежное и в то же время долго жуется. Здесь еще есть? — Она принялась копаться вилкой в салатнице.

Томмазо отложил свою вилку. Он вдруг почувствовал, что чертовски голоден.

— Наверняка есть. Ты угощайся, а я принесу пасту.

Как и большинство римлян, Томмазо с детства был приучен есть потроха и именно по этой причине никогда о них не задумывался. Мама просто клала их в его тарелку, а он ел и не рассуждал. Его не интересовало происхождение тех блюд, которые ему подавали. Теперь же, благодаря интересу Лауры, он впервые стал размышлять на эту тему, и в результате его затошнило.

Лаура ела все, что Томмазо поставил на стол. Более того, она хотела знать, что именно она ест, от какой части туши отрезано, какую роль в организме играет и как это блюдо приготовлено.