Пискаревский летописец. Происхождение, источники, авторство

Об авторе Пискаревского летописца было выдвинуто несколько гипотез. О. А. Яковлева считала, что Пискаревский летописец принадлежит перу одного московского приказного, ведавшего строительством и металлургией[339]. М. Н. Тихомиров не согласился с мнением исследовательницы и предложил в 60-х гг. XX в. гипотезу о печатнике из Пскова Никите Фофанове: «Пискаревский летописец в своей заключительной части может быть сопоставлен с таким источником, как „Сказание известно о воображении книг печатного дела…“. В „Сказании“ очень близко к Пискаревскому летописцу говорится о воцарении Романовых… В „Сказании“ говорится также о том, что печатники, и в их числе Никита Федоров сын Фофанов, бежали в Нижний Новгород „от насилия тех сопостат“. Из числа таких людей, вероятно, и вышел создатель Пискаревского летописца, повествование которого о событиях 1612–1613 гг. написано так, что заставляет предполагать, будто автор повествования жил в это время не в Москве и писал о московских событиях с чужих слов. Не забудем и наблюдения М. В. Щепкиной о большом количестве различных водяных знаков в Пискаревском летописце, свидетельствующем о запасе самой разной, вероятнее всего, казенной бумаги, и тогда наше предположение о лице, написавшем летописец, начинает приобретать вероятие. Пискаревский летописец был составлен в среде печатников, может быть, даже Никитой Фофановым»[340].

Гипотезу М. Н. Тихомирова в 90-х гг. прошлого века подверг сомнению Я. Г. Солодкин. Он писал, что, хотя автор Пискаревского летописца и знал о книгопечатании, значительно большую осведомленность проявил в строительстве и металлургии. Здесь исследователь поддержал вывод О. А. Яковлевой о московском приказном человеке. Я. Г. Солодкин заметил, что летописец не проявлял особого интереса к Пскову. На всем протяжении памятника встречаются только две псковские заметки: о пребывании Ивана Грозного с опричными войсками в Пскове и о переводе в 1599–1600 гг. трех псковских стариц в Москву для устройства богаделен по псковскому образцу. Я. Г. Солодкин обратил внимание и на оставшиеся неизвестными М. Н. Тихомирову сочинения Никиты Фофанова: предисловия и послесловия к изданным книгам, небольшое сочинение о Смуте, вышедшее из нижегородской типографии в конце 1613 г. или начале 1614 г. Все эти произведения резко отличаются от Пискаревского летописца по стилю. Они напоминают псалмы или церковные песнопения. Здесь есть выражения и сравнения, отсутствующие в интересующем нас памятнике: в сочинении о Смуте Никиты Фофанова дважды встречаем противопоставление пшеницы и плевел, иерархов церкви он именует «духоносными отцами». Никита Фофанов, рассказывая о событиях Смуты, описывает главным образом иностранную интервенцию, в то время как автор Пискаревского летописца основное внимание уделяет внутренним «нестроениям». Псковский печатник, повествуя о разорении страны, оплакивает главным образом «погибель веры», летописца же не в меньшей мере волнуют светские сюжеты.

Я. Г. Солодкин пишет, что Никите Фофанову свойственна склонность к философско-историческим обобщениям провиденциалистического характера, чего нельзя сказать о составителе Пискаревского летописца[341]. Поэтому исследователь атрибутировал, вслед за О. А. Яковлевой, летописец московскому приказному человеку. Но вывод О. А. Яковлевой о причастности автора летописца к металлургии Я. Г. Солодкину представляется маловероятным, так как в памятнике встречаются только три лаконичные заметки об отливе Царь-пушки и колоколов, что явно недостаточно для того, чтобы говорить об особой осведомленности составителя свода в металлургии. Зато он согласился с мнением исследовательницы о причастности составителя Пискаревского летописца к строительному делу.

Я. Г. Солодкин предположил, что автор летописца служил в приказе каменных дел, так как известия о строительных работах в Москве и Подмосковье, Казани, Астрахани, Смоленске, Новгороде и Пскове охватывают 1584–1613 гг. и зачастую уникальны. Я. Г. Солодкин высказал мнение и о связях автора с Разрядным приказом, так как в летописце подробно говорится о военных действиях, смерти при царе Борисе последних представителей трех боярских фамилий, пожаловании М. Г. Салтыкову боярства для "посольства" в Речь Посполитую, основании Царева-Борисова. Как предположил исследователь, таким человеком был, по всей вероятности, дьяк Нечай Перфильев[342]. Основанием для такой гипотезы послужило упоминание Нечая Перфильева в одной из статей памятника в числе строителей Смоленского кремля. По документам также известно об участии в сооружении крепости дьяков П. Шепилова и Н. Сорочнева, но в летописце они не называются. Возможно, имя Нечая Перфильева не случайно упоминается в статье летописца, он мог иметь какое-то отношение к памятнику.