Письма (1876)

На вопросы, Вами заданные, решительно не знаю, что сказать, потому что и не понимаю их. Конечно, виноваты в дурном ребенке, в одно и то же время, и дурные его природные наклонности (так как человек несомненно рождается с ними) и воспитатели, которые не сумели или поленились вовремя овладеть дурными наклонностями и направить их к хорошему (примером). Во-2-х, на ребенка, как и на взрослого, влияет и большинство среды, в которой он находится, и влияют и отдельные личности до полного овладения им. Никакого тут вопроса нет, и всё это - судя по обстоятельствам (а Вам надо побеждать обстоятельства, так как Вы мать и это Ваш долг, но не мучением, не чувствительностью, не докучанием любовью, а добрым внешним примером). По вопросу же о труде и говорить не хочу. Заправите в добрых чувствах ребенка, и он полюбит труд. Но довольно, написал много, устал, а сказал мало, так что, конечно, Вы меня не поймете.

Примите уверение в моем уважении.

Ваш слуга Федор Достоевский.

Петр Великий мог бы оставаться на жирной и спокойной жизни в Московском дворце, имея 1 1/2 мильона государственного доходу, и, однако ж, он всю жизнь проработал, был в труде и удивлялся, как это люди могут не трудиться.

738. Л. В. ГРИГОРЬЕВУ 27 марта 1878. Петербург

Петербург. 27 марта/78.

Милостивый государь Леонид Васильевич,

"Дневник" за оба года, надеюсь, уже Вы теперь получили. Он сейчас, после письма Вашего, и был выслан.

Теплое и дружеское напоминание Ваше о прежнем петербургском житье, о наших встречах и о тогдашних людях взволновало меня. Но знаете, чем особенно? Тем, что я совсем забыл не только Вас, но и Юрасова, про которого Вы упоминаете в письме Вашем. Не смешали ли Вы меня с моим третьим братом, Николаем Михайловичем? Я должен Вам сказать, что я страдаю падучею болезнию, и она отнимает у меня совершенно память, особенно к некоторым событиям. Верите ли, что я, поминутно, не узнаю в лицо людей, с которыми познакомился всего с месяц назад. Кроме того - я совсем забываю мои собственные сочинения. В эту зиму прочел один мой роман, "Преступление и наказание", который написал 10 лет тому, и более двух третей романа прочел совершенно за новое, незнакомое, как будто и не я писал, до того я успел забыть его. Но всё же, думаю, не настолько же я забывчив, чтоб забыть такого человека, которого посещал (хотя и в 60-м году), у которого встречался с людьми, то есть Юрасова например. Никакого Юрасова я теперь не могу припомнить. Повторяю, нет ли с Вашей стороны ошибки?

Но всё равно, из письма Вашего вижу, что Вы всё же знакомы со мной и знаете меня.

Что же до прежних, тогдашних людей, шедших тогда с новым словом, то они несомненно сделали свое дело и отжили свой век. Несомненно тоже, что идут (и скоро придут) новые люди, так что горевать и тосковать нечего. Будем достойными, чтоб встретить их и узнать их. Вы с Вашим умом и сердцем, конечно, не отвергнете их, не пропустите их мимо. Огромное теперь время для России, и дожили мы до любопытнейшей точки...

Рад бы прислать Вам карточку мою, если б сам имел, чтоб Вы могли увидав сличить: ошиблись Вы или нет? Но сам не имею карточки, все роздал и очень досадую, что не могу Вам выслать.

Позвольте пожать Вам искренно руку.

Ваш покорный слуга

Федор Достоевский.

739. Ф. Ф. РАДЕЦКОМУ 16 апреля 1878. Петербург

Дорогой нам, всем русским, генерал

и незабвенный старый товарищ

Федор Федорович,

Может быть, Вы меня и не помните, как старого товарища в Главном инженерном училище. Вы были во 2-м кондукторском классе, когда я поступил, по экзамену, в третий; но я припоминаю Вас портупей-юнкером, как будто и не было тридцати пяти лет промежутка. Когда, в прошлом году, начались Ваши подвиги, наконец-то объявившие Ваше имя всей России, мы здесь, прежние Ваши товарищи (иные, как я, давно уже оставившие военную службу), - следили за Вашими делами, как за чем-то нам родным, как будто до нас, не как русских только, но и лично, касавшимся. - Раз встретившись нынешней зимой с многоуважаемым Александром Ивановичем и заговорив о войне, мы с восторгом вспомянули о Вас и о победах Ваших. Александр Иванович, услышав от меня, что я хотел бы Вам написать, стал горячо настаивать, чтоб я не оставлял намерения. И вот вдруг оказывается, что Вы, дорогой нам всем русский человек, тоже нас помните. Глубоко благодарим Вас за это. Здесь мы трепещем от страха, чем и как закончится война, - трепещем перед "европеизмом" нашим. Одна надежда на государя да вот на таких, как Вы.

Дай же Вам бог всего лучшего и успешного. С моей стороны посылаю Вам горячий русский привет и глубокий поклон. Теперь у нас светлый праздник: Христос воскресе! И да воскреснет к жизни труждающееся и обремененное великое Славянское племя усилиями таких, как Вы, исполнителей всеобщего и великого русского дела.