Письма 1886-1917

…В Париже мерзко, тоскливо. Хотел итти в театр, но противно вспомнить о французских актерах. Пошел сидеть в Champs Elysees. Зашел в «Ambassadeurs» и там встретил Элю Ивановну Книппер (Рабенек). Изменилась, плохой вид. Дотанцевалась до какого-то порока в сердце.

Я ей дал адрес Дункан, но ехать к ней отказался. Домой пришел около 12-ти.

Ел землянику и спал хорошо. Сегодня с утра примерки. Все сделали скверно, т. е. по-французски. Покупал кое-что для «Месяца в деревне», и все думалось о Кире. Вот то же и Эля Ивановна — фантазерка. Хотела прежде всего не самого искусства, а, главное, того, чтоб быть хоть в чем-нибудь первой в искусстве. Живопись — так живопись, танцы — так танцы. Увлеклась в этом направлении, основания не заложила никакого, и, как видно, придется бросить и танцы, если не будет лучше, и заняться опять булочной ². Так всегда кончается, когда начинают с того, чем надо кончать.

Точно судьба подсовывает мне примеры. По всему Парижу красуется имя Ida Roubinstein ³. Знал я ее такой же, как Кира. Только кончила гимназию. Звал я ее учиться как следует. Она нашла Художественный театр устаревшим. Была любитель[ницей], училась всему и во Франции, и в Германии, и в Англии. Хотела быть немецкой актрисой. Опять пришла ко мне. Опять не послушала. Поступила в императорский театр, думала там найти новое (другими словами, старое, что якобы делается новым). Потом планы с Мейерхольдом, с Саниным, строили театр на Неве. Опять пришла в Художественный театр. Опять не послушалась. Сходилась с Дункан, та прогнала ее. И теперь эта богачка Рубинштейн, дочь тех самых архимиллионеров харьковских […], та Рубинштейн, которая считала всех и вся ниже себя, профинтив все, ломается в «Олимпии» ⁴. Ее знаменитое имя стоит рядом с труппой собак и Maria la Bella. Сегодня иду смотреть для назидания — к чему приводит гордость, самомнение и невежество в искусстве.

…Однако записался. Пора обедать. Будь здорова. Поцелуй детишек. Скучаю и озабочен всем, что писал, но сам телесно бодр.

Работать тоже хочу, если б и в театре не ждало меня то, что так противно в искусстве, — самомнение, невежество и высокомерие.

…Спи крепко. Завтра уезжаю. Билеты возьмут на 1 сентября.

Нежно обнимаю. Твой навек

Костя

1909 авг. Париж

332. Из письма к М. П. Лилиной

16 августа 1909

Моя бесценная и дорогая,

через полчаса я уезжаю. Грустно удаляться от вас, но несказанно рад проститься с французами. Париж сейчас ужасен. Пуст, и потому автомобили чуть не гоняются на призы. Будьте осторожны. Скучен, развратен без всякого пикана.

Вчера я был в «Олимпии» и смотрел Рубинштейн. Более голой и бездарно голой я не видал. Какой стыд! Музыка и постановка «танца семи покрывал» (Фокина) очень хороши. Но она бездарна и гола.

Неужели и Кирюля в живописи может так заблудиться? Она у меня не выходит из головы.

…После спектакля, в котором были очаровательны собаки, обезьяна и марионетки, я отправился домой. Читал и заснул часа в 2. Сегодня с утра убрался и поехал на утренник. Не могу даже [подумать] ни о Comedie, ни о Gymnase и потому я отправился в Porte St. Martin ¹ смотреть трескучую мелодраму «Le Bossu» — наивно, глупо и сентиментально до последней степени ². Двое хорошо играют. Если хотите видеть что-нибудь по-французски эффектное, со всевозможными coups de scene,[45] пойдите посмотреть.

К вашему приезду сезон начнется; с 1-го сентября открываются почти все театры.

Вчера в St. Wandrille y Метерлинка был спектакль. Шел «Макбет» en plein air ³. Я был не в духе и не поехал, хотя успел бы вернуться.

К Дунканше не поехал тоже. Протомился в Париже и рад, что уезжаю. Билеты можно получить только завтра. Во-первых, потому что сегодня праздник, а во-вторых, потому что надо дождаться телеграммы на задержанные места в Кёльне и Берлине. Прилагаю имена двух портье, которым я это поручил сделать.

…Мысленно обнимаю вас всех и благословляю. Тебя нежно целую и люблю.

Твой Костя

Париж 16/29 авг. 1909

333. Из письма к М. П. Лилиной

19 августа 1909 г.

Москва

19 августа 1909

…Пишу на блок-нотах. 11 часов. Всех отпустил спать, а бумаги нет.

Уехал из Парижа в 10 часов вечера, Gare du Nord. С купе вышла путаница. К счастью, оказалось свободное купе и хорошо устроился. Ехал один. Вечер прохладный. Спал хорошо. Утром в 8 часов вылез в Кёльне и перешел в простой вагон. Народу всегда (говорят) с этим поездом мало. Опять целый день ехал один. Было даже свежо. Все время читал Тургенева ¹. В 6 часов в Берлине на Potsdammer Bahnhof взял извозчика, переехал на Friedrichstra?e, побрился, выпил кофе — и в 7 часов дальше. Обедал в вагоне. Спал хорошо. Залег в 9 1/2 часов, и в 1 1/2 ночи разбудили — граница. Повеяло Русью. Бестолковщина, крик, шум, неразбериха. Провозились до 4-х. Ничего не взяли. Спал остальную часть ночи хорошо, но мало, так как в 8 часов Варшава. Поезд опоздал, и потому прямо с вокзала — на вокзал на пароконных.