Письма 1886-1917

Сердечно преданный К. Алексеев

10-1-911

371. М. П. Лилиной

15 января 1911

Берлин

Дорогая Маруся!

Доехали до Берлина хорошо. Спали хорошо. На границе я не вставал, и за меня отдувалась Кира. В Берлине нас встретили Стахович с Юлиусом ¹. Стахович настоял остановиться рядом с ним в «Russischer Hof», но не в «Бристоль», и действительно, я сейчас там завтракал со Стаховичем. Это такая светская шумиха!.. Итак, вчера устроились в гостинице, поболтали со Стаховичем, позавтракали, я сходил побриться, потом умылся и до 6 1/2 лежал в постели. Потом обедали втроем. Вечером — в цирке смотрели «Царя Эдипа» (Рейнгардта). Это так ужасно, что я опять застыдился своей профессии актера. Пафос, галдение народа, бутафорско-костюмерская роскошь ². Спал хорошо. Встал поздно. Позавтракал со Стаховичем. Кира кушала дома и пошла покупать. Сейчас вернулся и жду Киру. Ложусь спать, так как вечером едем смотреть «Гамлета». Чувствую себя бодро. Обнимаю.

К. Алексеев

372. М. П. Лилиной

16 января 1911

Берлин

Дорогая Маруся.

Приехал Немирович, передал твое милое письмо, и я испытал то же, что и ты после моего отъезда.

Здоровы, пока ладим с Кирой. Сегодня не могу написать тебе обстоятельного письма, так как сегодня день совещаний. Не знаю, как будет завтра. Вчера днем лежал, а вечером были у Рейнгардта, смотрели «Гамлета». Очень хорошо играет Бассерман Гамлета. Остальные — ниже всякой снисходительной критики ¹. Это опустившийся и обтрепавшийся Незлобин. Погода сегодня чудесная. Я здоров и бодр. Питаюсь бульоном и разварной курицей.

Сегодня вечером решится, когда мы едем дальше.

Обнимаю. Скучаю. Игоречка целую.

Твой Костя

373. М. П. Лилиной

Рим. Воскресенье 22 января 911, утро.

22 января 1911

Милая, дорогая и бесценная Маруся, вчера получил твое третье письмо. Ты говоришь в нем о том, что мы посылаем тебе короткие письма, но ты же сама просила об этом. Очевидно, и тут то же недоразумение, что и с телеграфом. Мне казалось, что тебе даже хочется немного забыть обо мне и отдохнуть (я это понимаю), а на самом деле не то. И это меня очень радует. Буду писать письма подлиннее. Прежде всего о Кире. Она вчера сидела дома и даже, из вящей предосторожности, лежала в кровати…

[…] Сегодня Кира сидит, конечно, дома. Вчера и сегодня у нее будет дежурить Машенька Ливен ¹. Она очаровательная девица, добрая сердцем. Дженинька ² — тоже премилая. Вчера, для того чтобы подышать воздухом (приходилось сидеть дома то из-за Киры, то из-за погоды), так как погода была хорошая, так же как и сегодня — на солнце градусов 12–15 (очень хорошо в ваточном пальто), мы поехали осматривать Рим. Ездили часа 11/2-2. Чудесный город, и совершенно не в том духе, как он рисовался мне раньше. Мне он представлялся огромным, страшно оживленным, нагроможденным. Все наоборот. Город небольшой (400 тыс. жителей), вполовину меньше Москвы. Похож на нее своим каким-то провинциализмом и отсутствием оживления. На Corso (главная улица), правда, в известные часы бывает толпа, но что это в сравнении с Парижем. А самый Корсо вполовину уже, чем наш Камергерский переулок, с весьма посредственными магазинами, продающими картины, гравюры, статуэтки и древности. Других магазинов нет, и это чудесно. Рим хорош тем, что он на каждом повороте, в каждом углу неожидан. Таких тупичков, уголков, лестниц, ниш, старых краденых колонок, вделанных в дом, неожиданно втиснутого обелиска, памятника древности среди современности и проч. — не встретишь в других городах.

Я не видал самого главного, т. е. Форума, Ватикана, Палатина и проч., но думаю, что и они не изменят первого впечатления, т. е. того, что город ласкает, интересует, но не потрясает, как я это думал. Пантеон прекрасен (времен Августа), храм Весты очарователен, но они не потрясают.

Приехали домой, пили с Кирой чай. Пришла Машенька Ливен, и потом сама старуха (которая начинает мне нравиться). Сидели долго. Потом обедал у Стаховичей, а Кира — дома. После обеда, по неотступной просьбе Алексея Александровича (который тоже болен и сидит дома — легкая инфлюэнца), пришлось прослушать записки кн. Волконского — того самого, который читал в Художественном театре. Согласился я на это чтение неохотно, но теперь не раскаиваюсь. То, что он написал, гораздо талантливее, гораздо важнее, гораздо интереснее, чем это говорили в театре. Он, как и я, преследует ту же гадость, имя которой — театральность, в дурном смысле слова ³.

Если бы мне удалось писать так талантливо и изящно по форме, как он, я был бы счастлив.

Вообще кн. Волконский мне нравится. Мне его жаль — он сгорает от жажды играть, режиссировать, томится в своем обществе, а его родственнички его держат за фалды и все прокисают от скуки в своих палаццо. Брат Волконского уже был у меня и просил Алексея Александровича, чтобы мы не сбивали с толку его артистического брата. Глупо!

Вернулся домой около 11 часов. Сейчас же заснул. Ночью, как и все эти дни, проснулся, но на этот раз вскоре заснул, тогда как в прежние дни долго ворочался, как и в Москве.