Письма

Перед армией папа рассказывал мне про одного своего знакомого. Когда тот вернулся из армии и дисбата, его расспрашивали друзья, как он выдержал и не сломался. С ним в его уме всегда были его верные товарищи, и их образ помогал ему, он как будто бы был не один, а с ними он вместе. В армии у меня такого не было. А сейчас, постоянно думаю о такой большой компании разных людей, говорю с ними наедине. Духи, которые смотрят на меня, вот я соскользнул со скользкого камня, нечего поднялся, порвал штаны в каких-то колючках… а сам все еду на этом … велосипеде по этому … туннелю в темноте и подбадриваю себя, смотри как ты уже хорошо едешь по нему, почти не врезаешься в стены… еду и не вижу конца туннеля, и вдруг слышу, молю о том, что бы проехала машина и осветила края туннеля, потому что, перестал ориентироваться. Но еду. Со мной же мои друзья. Здесь.

* * *

Один наркоман сказал мне однажды: «Нет большего кайфа, чем трезвость ума.»

Иногда, что бы отрезветь нужно немного выпить. Чтобы обрести храбрость сильно испугаться. Чтобы почувствовать свою слабость причинить кому-нибудь боль. Что бы понять весь ужас бытия в стране в которой родился, бежать из нее.

В одно из воскресений, на моих глазах родила кошка. Котят убили в тот же день. На следующее воскресенье, делая уборку во дворе мы с сыном разрушили дом мышки. Мышка убежала, но четверо ее младенцев остались. Мы смастерили укрытие и ушли, ожидая, что мать вернется. Она не вернулась.

Важно не то, что на нас с неба не падают бомбы. Важна цена жизни. Которую мы сами ставим. Цена жизни кошки, цена жизни мышки, цена жизни человека. Однажды в своем дневнике я написал: «Жить становиться все дороже, цена жизни остановиться все меньше». Через год в моем городе стали срывать листовки с призывами к миру.

Страшно не то, что перестали бояться, страшно то, что бояться перестали потому, что обесценили жизнь. Жизнь незнакомого человека. Жизнь знакомого. Свою жизнь. Жизнь матери. Жизнь своих детей. Это никак не можно назвать кайфом трезвого ума.

Надо мной то же небо. Подо мной та же планета. Но боже как мне нравиться запах этого поля! Боже как мне нравиться, свобода мысли и свобода слова. Как мне нравиться, когда цена человеческой жизни на первом месте. Его свобода. Его будущее. Его настоящее. Его прошлое.

* * *

Просто передай отцу, что я соскучился. Недавно меня с Илюшей подвозил курд, он приехал из Турции. Я рассказал что в 15 году мои предки уехали из-за геноцида, конечно он знал об этом. Я спросил как сейчас живется в Турции курдам. Он ответил проблемы. Проблемы с курдами, проблемы с армянами, проблемы с русскими. У турков со всеми проблемы. После землетрясения он приехал в Черногорию и не будет возвращаться. Мы послушали курдскую музыку и расстались, как в фильме Джармуша: не узнав друг друга имен, такими как были до встречи. Разговор был размеренный и тихий.

До этого меня подвозили Турки, богатые и бедные, все были дружелюбные и нахваливали красоту России. Черногорцы тоже очень дружелюбные, и громкие. Один когда узнал, что я не из Украины дал мне воды. Было жарко в тот день. Каждый новый черногорец при встрече, желая угодить мне, начинает поносить Украину и нахваливать Путина. Мои соседи так делали тоже. Теперь, спустя год, они знают мое отношение к Путину и его режиму. Наши беседы перестали быть громкими и улыбчивыми. Разговоры стали тихими и размеренными. Меня стали пускать в помещения не для гостей. Сегодня я поздравил пятидесяти девяти летнего соседа с днем рождения его отца и впервые увидел его настоящую улыбку.

* * *

Северный ветер нес мне весть. Но заблудился на горных дорогах, растворился в неаккуратных ветвях. Уронил весть. Весть впиталась в голодную землю, где моя, где соседа, теперь не отыскать. Аккуратно нужно на босые камни ступать, под ними не известно, чья весть может лежать. В солнце, цвета исчезают. В дожде цвета исчезают. Все цвета хранятся во мне. Моя Черногория говорит со мной украинской мовою, а я не пойму, что за весть.

* * *

Непростительно изумрудное едранское море; непростительно грязный Будванский пляж. Зимою черные горы с оттенками неба на ветвях. На миг показалось, что перестала меня любить, но нет, показалось, я тебе еще интересен, с товоею любовью неспешной. Твое спасительное полако, твое убивающее полако, для чего-то мне, видимо, нужное полако, полако, полако.

* * *

Спешу поделиться с вами, дорогие мои педагоги маленькой историей.