Письма. Часть 2

Очень прошу блюсти красную строку: всюду, где с новой строки, ставлю точку (красную).

Бумагу высылаю одновременно, взяла лучшую — чтобы немножко дольше длилась.

Когда кончите, завезите к Маргарите Николаевне[2047] — заказным дорого, простым — страшно. М. б. напишете, когда будете? Тогда и я приеду, и побеседуем.

Очень просила бы Вас, милый Вадим, отпечатать и первый листок:

ЧЕРТ ВСТАВКА (ПРОПУСК) № 1 (и т. д.). Это мне очень сократит работу. Еще раз — огромное спасибо.

МЦ.

МОРКОВИНУ В. В

27-го мая 1938 г., пятница

Vanves (Seine)

65, Rue J. В. Potin

Милый Вадим!

Обращаюсь к Вам с сердечной и срочной просьбой. Я проглядела и повырезала всю лебедевскую Волю России за несколько лет (с 1927 г.) — к сожалению — неполную, в поисках своих вещей, и не оказалось:

1) моего Крысолова

2) моей Поэмы Лестницы.

Мне обе эти вещи нужны до зарезу.

Указания:

Крысолов печатался в 6-ти книгах, а м. б. даже — в 7-ми, по главе. Думаю: начиная с января 1925 г., может быть — с февраля,[2048] и так — шесть или семь книг подряд. За 1925 год отвечаю — всем существом. Мои вещи — моя автобиография.

Лестница писалась летом 1926 г., у меня есть первый черновик, там — все даты, и печаталась, нужно думать, осенью — зимой 1926 г., может быть — заскочила и в 1927 г.,[2049] не позже.

Умоляю разыскать и прислать — непременно заказным. Возмещу — хотите книгой? (Старинной, Вы их любите.)

Но — скорее. У меня спокойной жизни — самое большое — месяц, потом переезд на др<угую> квартиру, т. е. долгий и сплошной кошмар.

Умоляю — скорее!

Если можно — несколько экз<емпляров>, нельзя — один (очень бы нужно — несколько!).

Только не присылайте книг — целиком, а аккуратно выньте, не отрезая лишних страниц, отрежу — я (говорю о соответствующих страницах, чтобы не было отдельных листков. Не режьте, а надрезав ниточки — вынимайте).

Бьюсь над своим 16-летним архивом, и даже — с ним. Сердечный привет и заранее благодарность!

М. Цветаева

— Крысолов. — Поэма Лестницы.

15-го мая 1938 г., среда

Vanves (Seine)

65, Rue J. В. Potin

Дорогой Вадим!

Бесконечно Вам благодарна, а книжку (старинная) оставлю у Маргариты Николаевны,[2050] в ее окружении иногда бывают оказии в Прагу.

Из стольких людей, мне за этот год столько! — обещавших. Вы один — исполнили:[2051] полностью. И я Вам этого никогда не забуду.

Подождите еще немножко: только что получила от другого Вадима (Андреева) вставки в своего Черта — машинные. Проверю и пошлю Вам, Вы — вложите и с Богом! (Там Рудневым (богобоязненным) была выпущена целая глава о священниках и отсечен весь Чертов хвост. Без него всякий хвостатый — жалок.)

Итак — подождите еще немного.

Еще раз — бесконечно Вас благодарю.

МЦ.

Оставлю для Вас еще чернильницу — из которой писала 12 лет. Для Вас — не для Булгакова. Все это получите — в свой срок. (Из нее писала и Лестницу.)

Р. S. Передайте, пожалуйста, прилагаемый листок г<осподину> Постникову.[2052]

ДОНУ АМИНАДО

Vanves, 31-го мая 1938 г.

Милый Дон Аминадо,

Мне совершенно необходимо Вам сказать, что Вы совершенно замечательный поэт. Я уже годы от этого высказывания удерживаюсь — a quoi bon?[2053] — но в конце концов, — несправедливо и неразумно говорить это всем, кроме Вас, — который, единственный, к этому отнесется вполне серьезно и, что важнее, — не станет спорить. (Остальные же (дураки) Вам верят на слово — веселее.)

Да, совершенно замечательный поэт (инструмент) и куда больше — поэт, чем все те молодые и немолодые поэты, которые печатаются в толстых журналах. В одной Вашей шутке больше лирической жилы, чем во всем «на серьёзе».

Я на Вас непрерывно радуюсь и Вам непрерывно рукоплещу — как акробату, который в тысячу первый раз удачно протанцевал на проволоке. Сравнение не обидное. Акробат, ведь это из тех редких ремесел, где всё не на жизнь, а на смерть, и я сама такой акробат.

Но помимо акробатизма, т. е. непрерывной и неизменной удачи, у Вас просто — поэтическая сущность, сущность поэта, которой Вы пренебрегли, но и пренебрежа которой Вы — больший поэт, чем те, которые на нее (в себе) молятся. Ваши некоторые шутливые стихи — совсем на краю настоящих, ну — одну строку переменить: раз не пошутите! — но Вы этого не хотите, и, ей-Богу, в этом нехотении, небрежении, в этом расшвыривании дара на дрянь (дядей и дам) — больше grandezz'ы,[2054] чем во всех их хотениях, тщениях и «служениях».

Вы — своим даром — роскошничаете.

_______

Конечно, вопрос: могли бы Вы, если бы Вы захотели, этим настоящим поэтом стать? На деле — стать? (Забудем читателя, который глуп, и который и сейчас не видит, что Вы настоящий поэт, и который — заранее — заведомо — уже от вида Вашего имени — b'eatemeat et b^etement[2055] — смеется — и смеяться будет — или читать не будет.)

Быт и шутка, Вас якобы губящие, — не спасают ли они Вас, обещая больше, чем Вы (в чистой лирике) могли бы сдержать?