Письма. Документы. Воспоминания

…С самого детства меня тянуло к картинам, особенно к пейзажу… В дальнейшем встреча и знакомство с Исааком Левитаном решили остальное. Левитану приглянулись мои первые наброски, и он предложил мне свое руководство. Первая поездка на этюды по Волге и Оке с Левитаном и симпатичным жанристом Степановым дала мне то, что любая школа не может дать в пять-шесть лет… Ежедневно работая на натуре, обмениваясь впечатлениями, советами с этими даровитыми товарищами, я шла быстро вперед. Уже в 1888 году (второй год занятий живописью) мой этюд «Внутренность древней церкви на Плёсе» был приобретен в галлерею П.М. Третьякова. Восемь лет мне пришлось быть ученицей Левитана; мои работы ежегодно появлялись на периодических выставках Общества любителей художеств в Москве. Это же общество избрало меня в члены-художники, приняв взнос моей картины «Монастырские ворота». Четыре раза я участвовала в петербургских выставках Академии художеств. Восемь лет, посвященных практическому изучению природы под руководством Левитана, – это выше всякой школы…

Два лета мы (Левитан, А.С. Степанов и я) прожили в Саввиной слободке, близ монастыря; но под конец окрестности стали нам надоедать. Тянуло к новым местам, к свежим впечатлениям. И вот весной 1888 года снова втроем мы поехали в Рязань, сели на пароход и пустились вниз по Оке.

Попробовали остановиться в селе Чулкове, но долго там не ужились. Очень уже дико отнеслось к нам население, никогда не видавшее у себя «господ». Они ходили за нами толпой и разглядывали, как каких-то ацтеков, ощупывали нашу одежду и вещи… Когда же мы принялись за этюды, село не в шутку переполошилось.

– Зачем господа списывают наши дома, овраги и поля? К добру ли это, и не было бы какого худа?

Собрали сход, почему-то даже стали называть нас: лихие господа…

Все это действовало на нервы, и мы поспешили уехать. Спустились до Нижнего, перебрались на другой пароход и стали подниматься по Волге, но все-таки как-то не тянуло нигде пристать…

Наконец добрались до Плёса. Он сразу нас обворожил, и мы решили остановиться. Привлекла нас больше всего та маленькая древняя церквушка, которую потом не раз принимались писать и другие художники, да и вообще городок оказался премилым уголком, удивительно красивым, поэтичным и тихим. Мы нашли две комнатки недалеко от берега и с помощью сена, ковров, двух столов и нескольких скамеек устроили бивуак. Бесшабашная жизнь нашей богемы, конечно, и здесь произвела сильное впечатление. Художник и здесь оказался невиданной птицей. Пошли расспросы и разговоры: Кто? Как? Зачем? Почему? На базаре сообщались о нас все новости, что едим, куда ходим и т. д. Но как-то это скоро все затихло. К нам быстро стали привыкать, да и мы притерпелись. Целыми днями мы бродили по берегу и окрестностям, и каждый день то там, то сям торчали наши огромные зонты из белого холста, который мы сами промывали с синькой, чтобы устранить горячее освещение, проникавшее сквозь зонт на этюд (старый левитановский зонт так и остался у меня до сих пор, и я храню его, как большую драгоценность). Зонты эти тоже вызывали немало всякого недоумения.

Однажды Левитан приютился за городом у самой дороги и в тени зонта внимательно писал этюд. День был праздничный. После обедни женщины, возвращавшиеся в соседнюю деревню, с любопытством останавливались и смотрели на Левитана. Постоят, посмотрят и проходят. Но вот плетется дряхлая, подслеповатая старушонка. Тоже остановилась; щурясь от солнца, долго смотрела на художника, потом начала истово креститься, вынула из кошеля копеечку и, положив ее осторожно в ящик с красками, пошла тихонько прочь. Бог знает, за кого приняла она Левитана и какие мысли роились в ее старой голове, но Левитан долго потом хранил эту монетку.

Жилось нам удивительно хорошо. Даже Левитан, и тот перестал хандрить, и настроение это отражалось на его картинах. Увидав первые его картины, написанные в Плёсе, А.П. Чехов очень их расхвалил.

– Знаешь, – заметил он Левитану, – на твоих картинах даже появилась улыбка.

Действительно, здесь были написаны несколько лучших картин Левитана: «Золотой Плёс» («Вечер»), «После дождя», «Тихая обитель» и др. Писал их Левитан с маленьких набросков, и больше по впечатлению, а многое и целиком с натуры.

Тут же после поездки в Рыбинск начал он и свою великолепную и оригинальную картину Волги «Свежий ветер» с вычурными кормами тихвинок и росшив, убегающих за буксирным пароходом.

Очень интересовала нас и старенькая деревенская церковка, одиноко ютившаяся со своей звонницей на одном из городских холмов (этюд Левитана с этой церковки и ее внутренность, равно как и мой такой же – в Третьяковской галлерее. Сама же она, этот памятник далекой старины, недавно сгорела от огня, который заронили курившие в ее тени городские ребятишки).

Порой нас вдруг охватывала страсть к охоте, и мы целыми днями бродили по полям и перелескам, благо у Левитана всюду была с собой и его любимая Веста.