Письма Ефимову

Короче, мне стало обидно, что этот рассказ проскочит в периодике и не закрепится ни в одной из книжек, разве что в американском варианте «Зоны». И я решил его издать тоненькой брошюркой на скрепках, как издана, например, «Переписка из двух углов» (Гершензон и Вяч. Иванов) или, попросту говоря как изданы многие детские книжки. Восторг перед солидностью и фабричностью у меня давно прошел, и потому я хотел, следуя эстетике дешевых изданий, выпустить эту книжечку на самой плохой бумаге со слегка утолщенной обложкой — не белой и не глянцевой, а серенькой, беж или голубой. Я справился у Гриши о расценках и узнал, что при тираже 300–400 штук можно уложиться в 200 долларов: набор имеется, цвет — черный по серому или голубому. В результате, у меня на руках готовый макет с обложкой, все расклеено, только нет выходных данных. А нет их потому, что я решил сначала обратиться к Вам. Я решил к Вам обратиться по двум причинам:

Вы издали «Зону», а это — как бы дополнение к «Зоне» (что, кстати, может быть отражено в подзаголовке), следовательно, эту книжку для начала нужно предложить Вам.

Издать такую брошюру не сложно, но я совершенно не умею ничего продавать, а значит, сам никогда не верну себе эти несчастные 200 долларов. Наше содружество могло бы выразиться в трех вариантах:

1. Вы забираете готовый макет, издаете книжечку, допечатав выходные данные, а мне высылаете 30–50 экземпляров, больше в этот раз не нужно, поскольку уже было две публикации и дарить особенно некому, так что я заинтересован лишь в славистских кафедрах и в учреждениях, где хозяйничает Вероника Штейн.

2. Я оплачиваю печать. Вы даете мне 30–50 экземпляров, остальные распространяете через свой «Эрмитаж», а я в течение какого-то времени покрываю свои расходы. В этом случае такая просьба: нельзя ли деньги за печать отдать не сейчас, а месяца через полтора-два. Дело в том, что у нас затянулись финансовые затруднения — Лена не работает, должники притаились, гонораров никто летом не шлет, на «Либерти» перебои и так далее. То есть, нельзя ли отпечатать книжку в долг или отложить его до сентября?

3. Третий вариант — это, если Вы скажете, что Вас книжка не интересует. Ни малейших обид в этом случае не последует, и Ваш отказ (как писал в аналогичном случае актер Михаил Чехов — Юрию Елагину) «послужит шагом к нашей нерушимой дружбе».

Всех обнимаю.

Вдруг подумал, что вы уже рванули в Норвич, сейчас буду вам звонить, если не застану, то отложу это письмо и передам его вам (Вам) в Нью-Йорке.

Ваш С.

* * *

Довлатов — Ефимову

27 июля 1984 года

Дорогой Игорь!

Передачу о Вас я сделал, копию высылаю, но уж очень халтурно она написана (с похмелья), печатать ее, вроде бы, не стоит. За мной остается что-то вроде очерка, мы это дело провернем.

Пьянство мое затихло, но приступы депрессии учащаются, именно депрессии, то есть беспричинной тоски, бессилия и отвращения к жизни. Лечиться не буду и в психиатрию я не верю. Просто я всю жизнь чего-то ждал: аттестата зрелости, потери девственности, женитьбы, ребенка, первой книжки, минимальных денег, а сейчас все произошло, ждать больше нечего, источников радости нет. Главная моя ошибка — в надежде, что легализовавшись как писатель, я стану веселым и счастливым. Этого не случилось. Состояние бывает такое, что я даже пробовал разговаривать со священником, но он, к моему удивлению, оказался как раз счастливым, веселым, но абсолютно неверующим человеком.

Недавно меня снимал фотограф из «НЙТ», долго играл с Колей, а затем позвонили (по его, видимо, рекомендации) из агентства и предложили снять Колю для телевизионной реакламы «Америкен экспресс». Мы поехали в агентство, сделали пробу и теперь ждем, что будет. Рассказываю это Вам потому, что в Нью-Йорке рассказать некому, все сердятся, хвастать даже несостоявшимися успехами — нельзя. Здесь ненавидят даже Нину Аловерт (нищую, без мужа, с двумя детьми и парализованной матерью) за то, что она имеет договор с каким-то издательством на книгу о Барышникове.

Теперь у меня новое развлечение — говорить людям, что у Ефимова дела идут лучше и лучше, и слушать в ответ, что этого не может быть никогда, ни с кем и ни при каких обстоятельствах.

Не сердитесь на меня. Полу Дебрецени я напишу.

Обнимаю вас всех, привет Наташе, она забыла зубную щетку и фонарик.

Ваш С. Довлатов.

* * *

Ефимов — Довлатову

3 августа 1984 года

Дорогой Сережа!

Горько, что хандра кусает Вас так крепко. И, главное, нашла, проклятая, момент: когда, и вправду, достиг всего, чего хотел. Она, зараза, знает, когда напасть.

Спасибо за присланную передачу. Не завести ли мне отдельную папку, куда складывать все хорошее, написанное про меня, и потом по ночам перечитывать украдкой. Как, скажем, противоядие от хандры.

По возвращении говорил и со своим местным банкиром. Он меня знает, доверяет, но объяснил несколько хитрых правил, по которым нам на дом одалживать нельзя. Пока, во всяком случае. Планы переезда откладываются.