Письма Ефимову

На этом жалобы не кончаются. Когда-то я написал Леше же, что каким бы ни был Синявский, но он геройски вел себя на суде, не каялся, вообще не признал себя виновным, произнес мужественную речь и достойно отсидел шесть лет в лагере. В ответ Леша написал мне, что беспризорнику Максимову для выживания потребовалось больше мужества, чем Синявскому для суда и тюрьмы, и что вообще, шесть лет в лагере «с чифирком и разговорами за жизнь» — не так уж страшно.

Надеюсь, Вы, Игорь, так не думаете? У меня есть подозрение, что Леша и в пионерском-то лагере никогда не был. Вообще, что-то в нем надломилось, и я все примеривался, как бы с Лешей навек поругаться, но потом решил, что не буду, а то совсем не останется знакомых.

Синявский был в Нью-Йорке, он выпустил недавно традиционный роман «Спокойной ночи», который, я уверен, понравится Вам больше, чем другие его книги.

То, что ваш переезд в Н.Й. откладывается, — очень грустно, и в человеческом и в практическом смысле. Подумайте о таком варианте. Кто-то, кому Вы абсолютно доверяете (вроде, например, Марка Подгурского), получающий большую зарплату и платящий большие налоги, берет в банке ссуду, покупает дом, формально — для себя, а фактически — для вас, списывает расходы на дом с налогов (и в этом его выгода от сделки), а вы возмещаете ему ежемесячно эти расходы. Затем он либо оформляет дарственную, либо еще каким-то способом передает дом в ваше распоряжение. Мы сами приглядываемся к знакомым с этой мыслью, и опытные люди говорят, что такой вариант реален, если, конечно, не напорешься на жулика, что, увы, тоже весьма реально.

Валерий Вайнберг продает (вернее, перекладывает убытки по журналу «7 дней») некоему Липману, человеку бедному, глупому и восторженному. Липман начал с того, что предложил Пете и Саше первое время работать бесплатно. Кажется, они согласны, будучи, при всех их дарованиях, чрезвычайно простодушными и зависимыми. Я всем вокруг себя недоволен. Вас же обнимаю.

С.

* * *

Довлатов — Ефимову

27 сентября 1984 года

Дорогой Игорь!

Я очень жалею, что не снял копий с Лешиных писем, которые трудно разыскать теперь в гигантском ящике, а главное — со своих писем Леше. Мне бы очень хотелось, чтобы третье лицо было в курсе наших объяснений. Дело в том, что Леша мягко обвиняет меня в трусости и корысти, пишет, что я боюсь скомпрометировать себя дружбой с «Континентом», опасаюсь за свое место на «Либерти». Вы наверное заметили, что Максимов любит изображать себя затравленным чахоточным интеллигентом, над которым угрожающе склонились грубияны и силачи — Эткинд, Копелев, Литвинов и т. д. То есть, он, Максимов, нежный, бесправный, мечтательный плюралист и либеральный тихоня, а они эткинды — влиятельные, дружные и нетерпимые тираны. Леша каким-то образом усвоил этот мотив, представляя «Континент» в виде бледного и слабого цветка, который со всех сторон обступили дубы и заслоняют от него солнце.

К сожалению, я читал письма Максимова руководству «Либерти», в которых он чернит Гладилина, Некрасова, Белоцерковского, Шрагина и т. д. Я не восхищаюсь ни одним из этих людей, особенно Белоцерковским, но все-таки каждый из них по сравнению с Глезером — Кришнамурти, да и по сравнению с Максимовым — тоже.

Леша называет в письмах Копелева — «добродушным старым дураком», Михайлова — милым пустомелей, а Синявского — гофмано-гершензоно-розановским графоманом. Все это не так. Даже если Копелев не обладает государственным умом, то все равно, во-первых, он не глупее Майи Муравник, а во-вторых, он — благородный человек, даже если в идеях Михайлова есть наивность, то все равно он героическая личность, даже если Синявский — не крупный и не самобытный писатель (а кто такой уж самобытный?!), то все равно, он, как минимум, мужественно вел себя на суде и в лагере. А это все не пустяки.

Если Вы помните, я Вам и раньше говорил, что у Леши обманчивая внешность. При всех его талантах, очках, шелковистых бородках, уме и образовании Леша — эмоциональный, а не интеллектуальный по своим действиям человек. Я все не могу забыть, как Леша учил меня подружиться с Максимовым. Он говорил: «Да напишите вы Максимову письмо — «Володя, еб твою мать…» И больше ничего к этому добавить не мог.

Все это грустно, потому что Леша мне очень нравится, и как писатель, и как человек, и разрыв отношений с ним был бы куда большим огорчением для меня, чем история с Марамзиным. Скоро, Игорь, Вы останетесь единственным человеком, с которым я вижусь и беседую добровольно и по собственному желанию.

Ну, пока все. Сообщите, во сколько обошлись цветы [Довлатов просил Ефимова послать цветы на похороны Карла Проффера.] Спасибо. Женщинам и девицам — привет.

С.

* * *

Ефимов — Довлатову

1 октября 1984 года

Дорогой Сережа!