Письма Г.А. Шенгели М.М. Шкапской. 1923-1932

 Я обратился в Агитпроп ЦК. Тов. Поспелов, тогда возглавлявший это Управление, вызвав меня к телефону, высказался о поэме крайне лестно, оговорив, что желательны некоторые уточнения, и обещая вызвать меня для личной беседы. Последнее не осуществилось, ввиду ухода т.Поспелова в "Правду", -- а спустя длительный срок меня пригласили в ЦК к одному из инструкторов (фамилии которого я не знаю). Этот товарищ повел со мною чрезвычайно странный разговор: "поэма трудна для чтения", "колхозник и рабочий ее не поймут", "поэма совсем не похожа на те, к которым мы привыкли", "слишком резко говорится о капиталистических странах", "автомобиль Форда не хуже наших", "ВКП сравнивается с организацией масонов" (??!!) и т.п. Вывод: "печатать пока нельзя, -- работайте, упростите". Мне стало ясно, что этот товарищ мало что понял в поэме и явно был испуган, встретив непривычное по стилю, тону и манере произведение.

 Вскоре началась война. В 42 г. мне удалось напечатать в альманахе "Киргизстан" две главы ("Лицо вождя" и "Искусство восстания"). В этой связи интересен следующий случай: ко мне пришел курсант Фрунзенской летной школы Николай Смирнов, сказавший следующее: "Мы в школе читали вашу поэму, рассердились на вас за то, что в ней множество слов, которых мы не знаем, взяли словарь, разобрались, -- и теперь полшколы знает вашу вещь наизусть". Это бесхитростное и, возможно, излишне любезное сообщение, показало мне, что поэма, действительно рассчитанная на высокоинтеллигентного читателя, может дойти и до читателя среднего.

 После войны я неоднократно разговаривал в Гослитиздате об издании поэмы. Но руководители издательства, тт.Чагин, Головенченко, Котов неукоснительно отвечали мне: "Подождем, пусть выскажется общественность"; "Пропустите через журнал" и пр. Явно было, что эти тт. не желают взять на себя ответственность. Я попытался обратиться в журнал "Октябрь", послав туда две главы ("Пять шестых мира" -- о капиталистическом мире и "Братство народов"); т.Санников вернул мне рукопись, сказав, что "сейчас не время для таких поэм" (!!) и что у меня есть "грубо натуралистическая строка" (!!). Я хотел организовать чтение поэмы в Секретариате Союза советских] писателей или в Секции поэтов, членом коей состою, но и т.Фадеев, и председатели Секции тт. Инбер и Щипачев не пошли мне навстречу: "Хорошо, хорошо, но сейчас все вечера заняты; поговорим потом". Совсем недавно я обратился к одному из секретарей, т.Суркову; ответ: "Хорошо, я скажу Щипачеву", -- но прошел месяц, и ничего не было сказано...

 Таким образом, поэма лежит омертвленной.

 Причины?

 Очень просты.

 Поэма такого тематического диапазона и столь концентрированная философски, да еще связанная с великим именем, по напечатании привлекла бы, вероятно, внимание носителя этого имени; и ход мыслей у глушителей поэмы, примерно, таков: "Если мы ее одобрим, заслушав, и напечатаем, а она не понравится, -- будет нехорошо; если мы ее не одобрим, но автор добьется внимания свыше, и она понравится, также будет нехорошо; поэтому лучше ни одобрять ее, ни не одобрять, а отмалчиваться, делать вид, что этой поэмы нет". Тактика "перестраховки" и нежелания взять на себя ответственность налицо. Между тем эта поэма могла бы прозвучать сильно и убедительно, особенно для зарубежного читателя (если бы ее перевели), ибо вопросы поставлены в ней во весь рост, остро и с привлечением богатого исторического материала; поэма эта не панегирик, а исследование!

(Ф.2861. Оп.1. Ед.хр.108)