Письма и документы (1917-1922)

Говорят, соглашение с большевиками недопустимо. Но в противном случае фактически неизбежна коалиция с буржуазией, обращенной в лагерь прямой контрреволюции на долгие годы. Если буржуазия примет вашу руку, то лишь для того, чтобы раздавить ее в своей.

Потресов прав, говоря, что большевистский режим привлекает авантюристов. Но ведь их было немало и вокруг Керенского. То был абсолютизм, хотя и весьма просвещенный, но он приучал массы к произволу и тем подготовлял восстание.

Потресов упрекает нас, что мы в своих построениях отводим мало места Учредительному Собранию, это неверно. Тезисы к моему докладу это опровергают. Мы думаем, что, лишь укрепляя демократические учреждения, пролетариат может победить.

Соглашение с большевиками, конечно, компромисс. Но, конечно, вопрос о буржуазном характере революции должен стоять вне компромисса.

Почва для соглашения может быть создана лишь в ходе событий, разочарования масс в большевизме и их деления на своих вождей. Пока этой почвы нет. Может быть, ее и не будет. Но совесть наша будет чиста.

Потресов думает, что, изолируясь от меньшевизма и изолируя пролетариат, мы добьемся того, что, разочаровавшись в большевизме, массы пойдут к нам. Нет, они прокатятся дальше и сметут и нас.

Может быть, это и произойдет. Но спасение возможно лишь по пути дальнейшего наступательного движения революции, по пути разрешения ее задач.

Речь Либера

Наше левое крыло еще не усвоило той мысли, что большевики не являются партией, которая подлежит расстрелу, а наоборот, властью, которая имеет силу расстреливать. Надо определить отношение к большевикам не как к партии, а как к правительству.

Горев и Дан говорят, что мы должны соглашаться не с большевиками, а с рабочими массами. Но ведь [будучи] единственной партией пролетариата, нам с рабочими не приходится не соглашаться, мы их часть. Вначале еще можно было надеяться, что, продемонстрировав свое желание единого революционного фронта, мы заставим массы понять нас, пойти за нами. Но как возможно соглашение теперь? Разве этот преторианский большевизм можно примирить с идеей Учредительного Собрания? Разве им не ясно, как и вам, что Учредительное Собрание с ними покончит? Или разве можно нам отречься от Учредительного Собрания? Это игра. Само собой разумеется, тех членов ЦК, которые провели решение о соглашении, составивших в ЦК новое большинство, я не обвиняю в желании идти вместе с большевиками. Но массы не поймут их политики.

Говорят, массы идут за большевиками. Наоборот, большевики идут за массами. У них нет никакой программы. Они принимают все, что массы выдвигают. Поэтому ясно, что [они] должны были победить и будут побеждать там, где не могли победить мы.

Нельзя разбить тех, кто программы не имеет, кто готов подписаться под любым лозунгом масс. В этом, конечно, ни мы, ни оборонцы, ни вы, интернационалисты, не можем конкурировать с ними. И поэтому ни мы, а паче вы, не будете иметь успеха у масс. Это ведь показали последние выборы. Ведь не только в выборах в Учредительное Собрание, но и в Петроградском совете еще до переворота никто не голосовал за нас. К чему, в самом деле, большевикам переговоры, когда есть перевороты.

Я должен здесь еще решительней отвергнуть обвинение в том, что мы принимали участие в арестах и репрессиях652. Целый ряд фактов, говорящих, что меньшевики после июльских дней всеми силами препятствовали развитию репрессий. Так, они защищали "Правду", московский "Социал-демократ", защищали Каменева, Стеклова, они добились [неразборчиво] Половцева и Переверзева [неразборчиво] штаба. И если они не все могли сделать, что было нужно, то в это не их вина, а тех, кто [неразборчиво]653 силы демократии. Абрамович сделал одно необольшевистское социологическое построение: если объективные интересы какого-нибудь класса не удовлетворены, то это делает данный класс революционным. Оно лежало в основе всех большевистских построений. Но одно, конечно, неверно. Одного факта неудовлетворения интересов мало. Необходимо, чтобы кроме революционного не было ни одного другого пути к удовлетворению требований данного класса. Разве может Абрамович утверждать, что так обстоит дело в нашей действительности? Что крестьянство не может пойти на некоторое сужение своих требований. А ведь это в корне подрывает все построение. И еще здесь упрекают, что революция не проявила своего творчества. Но это обусловлено тем, что в условиях вызванного войной разложения народного хозяйства не было объективной возможности к творческой работе. И подтверждение тому -- теперешняя практика большевиков. Разве они творят? Разве можно плоды революции измерять количеством декретов и разбитых винных погребов? Ведь это не доходит до жизни. Разве, например, кто-нибудь из вас заметил, что он стал домовладельцем в силу декрета о конфискации домов? Величайшая опасность в том, что все это совершается при полной пассивности народа. Ведь народ молчит, когда разгоняют органы демократического самоуправления. Это признак разочарования в революции.