Письма и документы. 1917–1922

После речи тов. Орлова вносится, но отклоняется большинством предложение о гильотинировании прений [727] . Слово представляется тов. Ф. Дану. Речь Дана

Здесь было заслушано три доклада, и я не могу согласиться ни с одним из них. Тов. Мартов дал совершенно неверный, исключительно абстрактный анализ революции, не создав картины действительного соотношения сил. Он упустил из виду важнейший фактор нашей революции.

Действительно, более 10 миллионов наиболее здоровых людей были вырваны из обычной обстановки хозяйственной жизни, были деклассированы [728] . В силу этого обстоятельства в нашей революции превалировал деклассированный характер ее при относительной слабости классовых элементов. Движению оказались присущи черты, характерные для люмпенпролетарского движения.

Но нужно помнить в то же время, что в данном случае мы имеем дело не просто с деклассированной группой, а с группой, собранной в роты, полки и т. д., т. е. с постоянной армией – силой, по существу, контрреволюционной.

Русская революция была произведена контрреволюционной силой. Отсюда ее размах и ее слабость, обусловленная отсутствием здорового классового фундамента. Это обстоятельство нельзя забывать ни при анализе прошедшего, ни при построении ближайших перспектив.

Тов. Мартов говорил, что уже во время Демократического совещания мы проявляли склонность к образованию однородной демократической власти. Но ведь эта наша склонность вытекала из того обстоятельства, что уже тогда обнаружилось стремление солдатских масс к «похабному» миру и анархо-синдикалистские тенденции в рабочей среде. Однородная власть признавалась нами лишь в предвидении крушения революции как средства спасения того, что еще можно спасти. И сейчас мы готовы идти к созданию однородного социалистического министерства, если нет другого средства спасения. Но это не значит, что мы делаем шаг вперед. Мы стремимся таким путем дать возможность пролетариату наиболее безболезненно отступить с занятых им анархо-синдикалистских позиций.

Я согласен с Либером насчет превалирования в нашей революции деклассированных элементов. Несомненно, на местах это чувствуется еще яснее: движение сказалось больше именно там, где сильнее местные гарнизоны. Этой особенностью движения и объясняется реакционный, контрреволюционный характер большевистской диктатуры.

Но все же нужно признать, что в движение это втянуто огромное большинство пролетарских масс, подчиненных ему иллюзией с помощью штыков совершить социальный переворот. Эта иллюзия настолько глубоко проникла в рабочие массы, что даже петроградские рабочие-меньшевики иногда спрашивают: «А почему это невозможно?»

С этим обстоятельством приходится считаться, и наша задача в настоящий момент – такая ликвидация большевистской авантюры, при которой рабочий класс кроваво не пострадал бы.

Для этого есть два пути: быстрая катастрофическая ликвидация вооруженной силой и путь медленного оставления анархо-синдикалистских позиций массами и собирание их около классовой программы. Этим путем и является создание однородного социалистического министерства. Мы предлагаем соглашение не с теперешними лидерами большевизма, а с теми, кто идет под большевистскими лозунгами. Отход рабочих масс от большевизма отнюдь не выразится в том, что рабочие перестанут называть себя большевиками. Но в этот большевизм они будут постепенно вкладывать иное содержание. Это и создаст возможность соглашения, и мы бы не исполнили своей обязанности ни как партия пролетариата, ни как партия революции, отказавшись от соглашения с большевиками на определенно принципиальной платформе.

– Левые эсеры пробовали, – прерывают оратора возгласы с мест.

Здесь говорят, что левые эсеры пробовали. Это значит, что меня плохо поняли. Левые эсеры делали попытку столковаться со Смольным о дележе портфелей. Мы же говорим о соглашении на принципиальной платформе. Я утверждаю, что, именно стоя на почве такого соглашения, неся идею его в массы, мы нанесем сильнейший удар большевизму. Отказ же от соглашения с объективными обстоятельствами поставил бы нас против рабочего класса.

Я не рассчитываю на близкий успех. Я думаю, что движение рабочего класса еще долго будет оставаться под знаком синдикализма. Но именно на нас лежит обязанность сохранения классовых социалистических принципов движения. Только мы, повернувшись лицом к рабочему классу, сможем спасти его от кровавого разгрома. Если же нам этого не удастся, то этим путем мы придем все же, может быть, и через 10–20 лет, но к созданию действительной социал-демократической рабочей партии.

Речь Рожкова

Наша ошибка заключается в том, что нами сделано далеко не все возможное для выполнения задач, стоящих перед революцией. Это касается и вопроса о ликвидации войны и вопроса о борьбе с хозяйственной разрухой. Эти две ошибки были допущены потому, что мы сосредоточивали наше внимание на склеивании отношений между демократическими и буржуазными кругами. Коалиция себя не оправдала благодаря саботажу цензовых элементов. Такой коалиции больше быть не должно.

Выборы в Учредительное Собрание показали, что мы не представляем большой политической силы. Поэтому при организации власти нас могут и не спросить. Но поскольку с нами будут считаться, мы должны идти по тому пути организации власти, на который указывали тов. Мартов и тов. Дан. Мы не можем санкционировать право народа на вооруженное восстание против большевиков потому, что такое движение, несомненно, явится контрреволюционным. С другой стороны, не следует поддерживать вывески однородного социалистического министерства потому, что туда войдут и буржуазные по существу социалисты.

Либер и Потресов жаловались на террор, анархию и бонапартизм большевиков. Но все это является следствием политики коалиционного правительства, поддержанной частью нашей партии.

Наша революция – революция солдат. Этим объясняется не только [неразборчиво], но и глубина социального [неразборчиво] тельная постановка вопроса о земельной реформе, об изменении условий промышленной жизни стала необходима потому, что единственная вооруженная сила – армия – оказалась на стороне революции. Имущие классы, поставленные перед социальными проблемами, повернули к контрреволюции. Движение нашей революции волнообразно, и как раз теперь меньшевизм, благодаря происшедшему в массах перелому, имеет благоприятную почву, которую он должен использовать для утверждения гегемонии пролетариата.

Могут быть только две организации: против масс и в направлении соглашения с массами. Мы должны высказаться за ориентацию.

Речь Кибрика [729]

Интернационалисты должны признать, что и они повинны в создании иллюзий. Но особенно это касается вопроса о войне, где мы исходили из неверного представления о готовности европейского пролетариата к международной борьбе за мир.

Основное расхождение с Потресовым для меня лежит в понимании классовой борьбы. Потресов утверждает, что тактика против буржуазии вредна. Мы не полагаем, что, организуя пролетариат и вводя его в русло самостоятельной классовой политики, мы именно и выполняем национальную задачу. Попытка коалиции с буржуазией привела бы к отходу пролетариата от передового авангарда его. Наоборот, идея объединения с большевиками расслаивает большевиков и создает ту группу, на которую мы можем опереться.

Ошибка Мартова и Ерманского в том, что они сливают рабочий класс с большевизмом. За большевиков же, несомненно, голосовало и мещанство и солдаты. Мы не можем говорить о вооруженной борьбе с большевизмом, но идейная борьба с большевизмом является очередной задачей нашей партии. Именно в результате такой борьбы создастся возможность соглашения, и в этом путь к спасению революции.