Письма императора

И они стали приводить в порядок развороченную мебель и ставить на место разбросанные книги, а Амалия, еще раз внимательно прочитав расшифрованное стихотворение, сняла с него копию для себя, а оригинал положила вместе с копиями шифра и письма в том «Кузена Ниво». Спрятав свой экземпляр загадки, она взяла тексты любовных посланий, которые Тростинка по памяти восстановил, и углубилась в их изучение. По правде говоря, она на многое не надеялась. Для ее целей оказалось бы вполне достаточным, если бы письма хоть отчасти напоминали императорские. Однако, просматривая их, Амалия убедилась, что Тростинка не солгал. Он и впрямь выучил их наизусть и записал практически один в один. Амалия карандашом аккуратно внесла поправки. А вскоре в сопровождении Алена вернулся и сияющий Франсуа, который тащил целую кипу разномастных листов.

– Все в порядке? – спросила Амалия у принца воров. – Никто не следил за вами?

Ален заверил ее, что никто. Тут из соседней комнаты показался Венсан и заявил, что он малость притомился наводить порядок, потому что честный вор не должен заниматься подобными вещами. Раз уж Франсуа вернулся, пусть он и займется уборкой. И, между прочим, они совсем забыли про ужин, а ведь кто-то должен будет его разогреть, когда его принесут!

– Хорошо, – проворчала Амалия, – бери Тростинку и иди в холл. Когда появится разносчик, займешься едой, а Тростинка пусть продолжает караулить. Тебе, Франсуа, и вам, – она улыбнулась полицейскому, – придется взяться за уборку.

Франсуа открыл рот, собираясь что-то сказать, но, очевидно, передумал. Ален подошел к столу, взглянул на листки с карандашными поправками и улыбнулся.

– Я так и знал, что вы это сделаете, – сказал он. – Если позволите, я мог бы помочь вам. Я ведь помню, как выглядело каждое письмо.

– Да, наверное, это было бы весьма кстати, – подумав, сказала Амалия. – Сама я держала письма в руках только раз. Кстати, я еще хотела попросить у Тростинки обрывки, которые он собрал. Мне они тоже пригодятся.

Ален пошел за Тростинкой, а Франсуа с Готье продолжали наводить в особняке порядок. Работа им предстояла нешуточная: ставить на место опрокинутые стулья, класть предметы обратно в ящики и задвигать их внутрь столов и комодов, из которых их совсем недавно извлекли чьи-то нетерпеливые руки.

Ален принес Амалии в гостиную все сохранившиеся обрывки, и они стали сличать обгоревшие кусочки с копиями, которые по памяти написал Тростинка.

– Так, – бодро говорила Амалия, – а это что? Какой-то совсем крошечный обрывочек, ничего и не прочтешь… Передайте-ка мне вон тот лоскуток.

Ален пододвинул стул и уселся за стол рядом с Амалией, то и дело поглядывая на нее. Увлеченная своим непростым делом, она не замечала этого.

– Не то клякса, не то сажа… Вот. «Вы – солнце моей хмурой жизни, и я живу только потому, что надеюсь когда-нибудь соединиться с вами». Это пятое письмо, кажется. Где оно?

– Вы на меня больше не сердитесь? – внезапно спросил Ален, передавая ей письмо, которое она искала.

Амалия подняла голову. О чем он? Но тут же вспомнила то, что произошло прошлой ночью, и досадливо поморщилась.

– Не будем об этом, – попросила она, разворачивая еще один уцелевший клочок.

– Наверное, вам покажется странным, – продолжал Ален, неотступно наблюдая за ней, – но у меня такое чувство, словно я всю жизнь ждал вас.

– Это первое письмо… – начала Амалия и осеклась, внезапно поняв, что он говорит вовсе не о письмах.

Однако Ален, казалось, даже не слышал, что она сказала.

– Я знаю, это было непростительно с моей стороны, – проговорил он. – Мне не следовало приходить к вам… Но я забылся… просто забылся. И потом, вы были так добры ко мне… – Он глубоко вздохнул. – Мне казалось, что я… может быть, что-то для вас значу… Совсем немного, – умоляюще закончил он.

Амалия отвернулась и, хмурясь, прикусила губу. Перевела взгляд на пощаженный огнем обрывок письма, который держала в руке. Проговорила задумчиво:

– «Вспоминал строки поэта, которого вы так любите…» Да, кажется, это здесь. – И она продолжила перебирать сделанные Тростинкой копии, никак не ответив на слова Алена.

В другом крыле дома Готье и Франсуа закончили с одной комнатой и перешли в соседнюю, где тоже лежали на полу вынутые из комодов ящики и циферблатом вниз распростерлись на ковре разбитые часы.

– О, проклятье! – простонал Франсуа, бросаясь к ним.

Готье стал собирать в ящик комода разные мелочи – гребешки, шпильки, недорогие кольца. Франсуа, краснея от натуги, попытался перевернуть тяжелые часы.

– Оставь их, – сказал Анри. – Все равно они уже разбились.

Он протянул руку и подобрал с ковра пару висячих женских серег с ярко-голубыми топазами. Нижняя часть одной серьги была оторвана. Готье, прищурившись, стал вертеть украшение в пальцах, разглядывая его так и сяк.

– Ну что тут такого, обыкновенные сережки… – проворчал Франсуа. Ему наконец удалось перевернуть часы, и он незаметно подобрал выпавший из них мешочек, из-за которого, собственно, так долго и возился с ними.

– Чьи это серьги? – спросил вдруг полицейский.