Письма из деревни

– В нашу веру не переходит…

В эту минуту хозяин прервал наш разговор, поднеся водку. Начался длинный процесс питья первого стакана водки с дутьем в рюмку, поклонами на все стороны, приговариванием «будьте здоровы», замечаниями, что водка что-то не того, сорна, молодые при этом целуются, то есть, лучше сказать, – молодая целует мужа, который сидит, как истукан, а она привстает, берет его руками за голову, поворачивает и звонко целует в губы. Молодая должна выказывать любовь к мужу, а он только принимает ее ласки: если муж нравится молодой и она целует его по охоте, то выходит очень эффектно.

– Да, – обратился я к солдату, желая возобновить прерванный разговор, – что-нибудь да будет.

– Что и говорить!

– Только по газетам ничего не слышно.

– В народе толкуют.

– Да.

– Икону подносили, – проговорил он, опять понизив голос.

– Ну.

– Не принял… рассердился… плюнул… – прошептал он мне на ухо.

– Что ты? Не может быть!

– Я и сам не верю, потому что, если б так… неужели же она, матушка царица небесная, и святые угодники не разразили бы его тут же на месте.

– Вот оно что!

– В народе толкуют, мужицкие слухи, ваше в-дие! Говорят, будет война. Вот и по волостям ужасно строго насчет бессрочных приказано. Чтобы каждый староста знал, где, кто, подводчики чтобы были наряжены и все прочее.

Хозяин опять прервал. Опять пошли поклоны, пожелания здоровья хозяину, молодым, замечания, что водка сорна. Опять княгиня целует своего молодого князя.

– А у нас теперь крынкины ружья, ваше в-дие?

– Да.

– А вот, говорят, новые, берданки пошли.

– Да это у стрелков, а ты где служил?

– В Староингерманландском.

– Ты, кажется, ведь в отставке!

– Да, в чистой, слава тебе господи! Всегда при себе имею тут – и он ударил рукой по карману.

– Как! С собой носишь?

– С собой, вот тут, – и он показал мне точеный деревянный цилиндрический пенальчик, в котором у него хранился билет об отставке.

– Зачем?

– Да чтобы не пропала как-нибудь, при себе вернее.

Слухи о войне упорно держались в народе – о войне с англичанкой. Как ни нелепы были эти слухи и рассказы, но общий смысл их был такой: вся загвоздка в англичанке. Чтобы вышло что-нибудь, нужно соединиться с англичанкой, а чтобы соединиться, нужно ее в свою веру перевести. Не удастся же перевести англичанку в свою веру – война.

Пришла весна 1876 года. Пошли слухи о том, что турок против грека бунтует.

– Не против грека, – заметил дьякон на угощении после молебствия у одного крестьянина, – а против… как бишь его зовут, еще ему деньги собирали, да – против серба. Так, кажется, А.Н.?

Султана зарезали. Платки с портретами Аазаря Сочицы и других коробочники носить стали. Черняев проявился…

Но все это не настоящее дело было. Ко всему этому относились, как к пустякам. А вот, что англичанка, Китай?

Наступила зима, началась мобилизация, и все также слухи об англичанке, о Китае. Все были убеждены, что весною откроется война с англичанкой. Общий смысл такой: враг – англичанка, союзник – Китай, бунтует против грека (понимай славяне) – турок, грек какой-то беспомощный.

Началась война. Сначала разговоров было мало. Спросит разве кто, «чья пошибка берет?» или заметит: «должно быть, нашего царя неустойка, что ополченцев спросили», но потом уже отовсюду только и слышалось: «что Плевна?». Но и тут опять-таки англичанка.

– Кузьма-то наш ушел в Турцию, – сообщил мне как-то Иван-староста.

– В Турцию? Зачем?

– В земляную работу нанялся. Пятьдесят рублей в месяц. И жену, и детей оставил, ушел, нанялся к подрядчику дорогу засыпать.

– Какую дорогу засыпать?

– Толкуют мужики, что от англичанки к Плевне подземная дорога железная сделана, что она по этой дороге ему в Плевну войско и харч представляла..

– Ну!

– Теперь, говорят, эту дорогу Скобелев с Гуркой открыли. Засыпать будут. Рядчики народ для этого и нанимали.

Когда взяли Плевну, я напомнил Ивану про эту дорогу от англичанки.

– Что ж, говорю, Кузьма, должно быть, засыпал дорогу?

– Засыпали, – хохочет он, – только вот тот, что «про Скобелева пишет», ничего об дороге не говорит.

Восстание в Герцеговине, война в Сербии, Черняев, добровольцы, сборы на сербов и черногорцев – все это было пустяки, вроде водевиля, который дается в начале бенефиса, пока еще публика не съехалась. Какой водевиль будет дан на разъезд – мы еще не знаем. Те, которые забрались сначала, хохочут, хлопают, но настоящего нет. Настоящая пьеса еще не началась. Все эти прелиминарии никакого существенного значения для нас не имели и интересов наших не затрагивали. Мы чуяли что-то недоброе, но все надеялись, авось, бог поможет англичанку в нашу веру превратить.

Но вот началась мобилизация.

Прошел слух, что будут лошадей брать. Конечно, никто путем не знал, в чем будет состоять конская повинность. Не только масса населения, крестьяне, но и мы, владельцы, даже сам конский начальник, ничего не знали, что и как будет. Говорили, что будут забирать коней для войска – и только.

Все думали сначала, что будет просто набор коней, подобно тому, как бывает рекрутский набор.