Разумеется, такой подход мне не очень по вкусу, я предпочел бы идти по другому, неподготовленному маршруту. На Макалу было как раз наоборот. Там мы шли впереди, а другие пользовались результатами нашей работы, и мы были не против. Теперь на Лхоцзе наша очередь получать выгоду из труда других. На южной стене, на которую я уже пытался подняться в 1975-м, втроем у нас не было ни единого шанса; никак иначе, кроме как по обработанному классическому маршруту, на Лхоцзе быстро не взойти. В 1980 году после окончания муссона я пытался штурмовать вершину в одиночку. Но риск оказался слишком большим, и я отказался от этой затеи. Шерпам тем не менее заплатил, ведь они следили, чтобы путь по ледопаду был обработан.
Сейчас самое время поспешить! Не только потому, что обстоятельства для штурма складываются удачно, но еще и потому, что могу завершить проект, который не отпускает меня с 1982 года: подняться на все четырнадцать восьмитысячников!
Дело в том, что с прошлого лета я уже вынашиваю новую идею, в которую хочу вложить время, средства и энтузиазм. Точно так же, как раньше стал заниматься скалолазанием, а затем высотным альпинизмом.
Я решил дальше двигаться не по вертикали, а по горизонтали, бросив вызов бесконечности. Речь идет о путешествии из Кхама в Восточном Тибете в Лхасу по высокогорным перевалам, вдоль северного подножия Гималаев. Восьмитысячники перестали значить то, что значили прежде, перестали быть и загадкой, и заветной целью. Когда сразу несколько альпинистских групп толпятся на одном маршруте, то о поиске маршрута, уединении и свободе речь уже не идет. Следовательно, теряется именно то, что когда-то придавало особую прелесть экспедициям на восьмитысячники: когда ты один на один с природой.
Вскоре мы стартуем из Луклы и уже через пару дней должны установить базовый лагерь, чтобы успеть воспользоваться последним шансом.
Дорогой Кристоф,
пропылившийся и отощавший, я брожу по Лхасе в поисках отеля. Только что вернулся из Кхама, где снова выслеживал йети. Теперь очевидно, что чудище, которое мы в Европе знаем под названием йети, это мифическое существо, которое в Тибете называют по-разному. В Кхаме, например, рассказывая легенду о йети, говорят о хемо.
Этот хемо является для местных частью обоих миров: и реального, и мифического. Он обитает в горах, на северных склонах Гималаев. Испокон веков. В этих краях только леса и скалы, над ними сверкающие фирновые поля и далекие вершины. Радость жизни, надежда, любопытство и страх подпитывают воображение людей здесь вот уже много веков. Легенды, которые родились и передавались из поколения в поколение, давно стали частью реальности. Равно как и пейзажи, среди которых они живут, обычаи и способы производства, духи и божества. Такой же частью является и гималайский медведь, даже несмотря на то, что подавляющее большинство тибетцев его не видели. Им рассказали о нем, и люди передавали эти рассказы дальше, хотя чудовище из легенды существует только в их воображении. В мире, где горы, луга, яки, реальность и выдумка причудливо сплетаются, йети благодаря общему языку до сих пор живет, принадлежит к повседневному быту и местной культуре.
Только после того как эта легенда, вырванная из контекста и толком не осмысленная, стала известна на Западе, ей пришел конец. Потому что она не встретила отклика в современных развитых странах, ей не нашлось места в мире, где все разложено по полочкам, а ценность определяется функциональностью. На Западе таких легенд нет. А вот в Кхаме или в Балтистане она живет. Присутствие йети чувствуется на высочайших гималайских перевалах. Ведь яки нет-нет и пропадают! А мясо находят-таки потом где-то зарытым в землю! И ведь обнаруживается, что кто-то снова и снова разоряет поля! Неважно, реальный это медведь или мифический хемо. В тибетских легендах, пересказанных невесть сколько раз, тот, кого мы называем йети, нашел себе надежное пристанище.
Намче-Базар, центр региона Кхумбу, не тянет даже на захудалую деревушку. Здесь нет ни школы, ни больницы. Лишь два десятка каменных домов с крышами из кровельного железа расположены амфитеатром, среди них картофельные поля и площадки для кемпинга. Остались еще несколько традиционных двухэтажных домов шерпов: внизу держат скот, наверху живут люди. Их крыши покрыты дранкой.
Мы остановились в Himalayan Lodge и чаще всего сидим на кухне, где хозяйка – невестка нашего сирдара Пасанга – кормит грудью двух своих детей и одновременно готовит еду для множества туристов-походников, которые заглядывают сюда, чтобы перекусить парой чапати с яйцом или супом-лапшой.