Письма из Коврова

Я давно хотела написать о том, какое потрясение я пережила, когда посмотрела видеозаписи из Машиного детства. Меня поразила тяжесть ее состояния тогда… Замкнутость на своем болезненном мире, отсутствие своей воли, победа навязчивых состояний, смех и громкие слезы без всякой видимой причины; казалось, что Маша – игрушка в чьих-то злых руках, но главное – ощущение невозможности найти тот конец ниточки, за который потянешь и распутаешь этот кокон – ловушку, в который она попала… Я вспомнила, как я протирала до дыр свою душу чувством вины перед ней за свою беспомощность… Потом прошло немного времени, и мы стали по-другому воспринимать Машу и по-другому жить. Какие веселья устраивали, праздники выдумывали, шутили и были счастливыми. Сейчас я спрашиваю себя: Что это? От отчаяния? Уход от слова «беда», нежелание смотреть и видеть? Нет, ничего этого не приходило в голову тогда. Тогда мы как-то сумели почувствовать жизнь над бедой, отчаянием и страхом. Мы увидели простую вещь: Маша – одна из нас. Просто ей труднее. И ей надо по-дружески помочь эти трудности преодолеть.

И вот ей скоро 17. Какой путь! Даже мурашки бегают, какая Маша сейчас. Огромная личность. Со своей волей, желаниями, интересами, предпочтениями и протестами. У нее есть ритм жизни и интерес к жизни вокруг, с хорошей причиной смех, с хорошей причиной слезы, долгий проникновенный взгляд, будто листающий страницы твоей души, и всегда стремление поучаствовать в забаве или учении и быть центром любого пространства нашего общего мира.

Мне нравится в Маше полное отсутствие лени. Она всегда занята. И это не только плод моего внимания к ней, а она сама по себе такая, нельзя ей без дела.

Если же дела нет у нее, то это пустое пространство начинают заполнять физические недомогания и неприятности. Я много лет уже думаю не только о физиологической, но и о психологической основе ее судорожных приступов. И защита от них – именно в полном использовании как бы лишней рождающейся в ней энергии. Эта энергия не будет оседать мшистым покойным слоем, она найдет выход через приступ или активную жизнь.

Есть выбор. Всё как у всех.

Мне нравится у Маши настоящее протестное поведение. Вот нет сил заниматься музыкой, а мама настаивает. Как ей объяснить?.. Уж нос много раз потерт и вытерт кулаком, уже и челюсть выдвинулась, и звуки угрожающие выходят сквозь замок зубов, а маме надо музыку с Машей – и всё тут. Маша устраивает взрыв. Разбросаны музыкальные инструменты, порваны ноты, горячие слезы отчаяния. А мама, еще хорошо о себе думая в тот момент, пытается найти подходящую музыку, чтоб стабилизировать эмоциональный взрыв. Наивная. Не тут-то было.

Когда мама перестает настаивать на своем и Машу оставляет в покое, Маша сразу становится тихой и печальной. И вид у нее такой, будто она сожалеет о своем поведении или думает о несовершенстве человеческих отношений, как знать… В общем, в глубокой печали она засыпает.

У нас есть фотка, где я играю на ф-но, а Маша стоит рядом.

Левую ручку она положила мне на плечо, а правой играет в верхнем регистре. Я подумала о том, что вот и я раньше именно так любила стоять со своими учениками. Теперь времена и роли изменились. Теперь я сижу как ученик, а Маша стоит рядом как мой учитель… Хороший образ. И Маша на самом деле хороший учитель.

На даче летом кто-то из соседей подарил Маше перец величиной с ее предплечье. Маша схватила перец обеими руками и грызла его, как грызут гранит науки. Методично и не отвлекаясь. Вдруг кто-то из зрителей сказал: Маша все грызет без разбора. Маша никогда на глупости внимания не обращает, а маму заело. Мама отняла перец и положила его среди других несъедобных предметов на столе. Маше нужен был только перец. Она посмотрела с удивлением – зачем отняла? – и продолжила поедать это чудо садоогорода.

А сегодня она сама ела виноград, отрывая его от веточки обеими руками по очереди. Я придерживала ветку. Когда она наелась, отодвинула тарелку от себя и кивочками стала приглашать пообщаться.

Машка в эту субботу резко заболела. Бронхоспазм, свист, ни туда ни сюда. Мы с Наташкой подумали – что-то попало в дыхательное горло. Ведь вечером она была такая веселая, ходила по кухне, охотилась за картофельными очистками, смеялась, так хорошо поела – и вдруг в 11 вечера такое… Я с ней на руках в ванную, а водопровод сломался. Не потекло из душа, и из крана – только тонкой струйкой, влажный пар не получился. Пока Наташка грела кастрюлю и чайник – прошла будто целая вечность. Потом мы до двух сидели под колпаком с ногами в горячем тазу и дышали над чайником. А перед этим вид был такой критический, что Наташка сказала: мама, давай вызывать скорую, мы ее не спасем. Машка очень испугалась, и от страха спазм усилился.