Письма из Ламбарене

Лилиан Рассел, вдова выдающегося деятеля английского школьного образования, приехала к нам в марте 1927 года, когда постройка новой больницы близилась к завершению. Она сразу же взяла на себя руководство работами по лесоповалу и подготовке участков для плантаций. Местные рабочие вскоре полюбили женщину-десятника и стали ее слушаться. Англичанка эта, судя по всему, и вообще пользовалась авторитетом среди местного населения. За эти годы Лилиан Рассел несколько раз на длительное время приезжала к нам работать. Она подружилась с нашими врачами и сиделками. Мне лично она оказала большую услугу своими хорошими переводами моих книг и тем, что во время моих выступлений в английских университетах, где я говорил по-немецки или по-французски, настолько искусно слово в слово переводила мои речи на английский язык, что слушатели забывали, что это перевод. После того как в Канаде, где у нее было собственное имение, ей сделали серьезную операцию на желудке, она в 1946 году еще раз приехала к нам. Весной 1949 года она посетила меня в Эльзасе. Она любила слушать там прекрасный орган, на котором я играл, готовясь к предстоящим концертам. Летом она написала мне, что сделанная в Канаде резекция язвы желудка не принесла ей полного выздоровления, как не принесли его и последовавшая за ней вторая операция, и все дальнейшее лечение. Последние недели она прожила у себя дома в Ашборне (Шотландия), где за ней ухаживала сиделка-швейцарка, с которой она подружилась еще в Ламбарене. Умерла она 1 октября 1949 г.

С баронессой Гретой Лагерфельт и ее мужем меня познакомил шведский архиепископ Натан Сёдерблум, когда в 1920 году я приехал прочесть несколько лекций в университете в Упсале. Вскоре после этого она пригласила меня с женой провести несколько дней у них в усадьбе. Грета Лагерфельт согласилась перевести мои сочинения на шведский язык и сумела найти в Швеции новых поборников моего дела. Когда впоследствии у нее на родине было организовано общество, собиравшее средства на продолжение моего дела, она стала его председательницей. Непрестанно — и писаниями своими и живым словом — ратовала она за больницу в Ламбарене. Ее намерение приехать к нам вместе с мужем, для того чтобы, подобно г-же Мартин,[88] с которой ее связывала очень близкая дружба, познакомиться на месте с тем, чему она отдала столько сил у себя на родине, осталось неосуществленным из-за того, что в это время началась вторая мировая война. А потом пошатнувшееся здоровье уже не позволило ей совершить это путешествие. Когда болезнь, которой суждено было ее унести, зашла уже очень далеко и она почти ослепла, она все еще продолжала заботиться о нашей больнице. В последний раз я гостил у нее в Дюсебурге в ноябре 1952 г. Расставаясь, мы оба знали, что свидеться вновь нам уже не придется. 27 февраля 1954 г. смерть избавила ее от страданий.

Г-н Т. Д. Вильямс служил в одном из банков в Южной Африке. Вернувшись в Англию, он жил в Лондоне вместе с женой. Оба они посвятили себя благотворительной деятельности и много сделали для нашей больницы. После того как мы долгие годы переписывались, но так и не знали друг друга, в 1949 году, когда мы ехали в Америку, они неожиданно оказались с нами на одном пароходе. Нам это было очень приятно. В Америке мы провели вместе еще несколько дней. Вскоре после их возвращения в Англию страдавший болезнью сердца г-н Вильямс скоропостижно скончался. После смерти мужа оставшаяся в Англии жена его посвятила себя заботам о нашей больнице.

Главным нашим достижением за послевоенные годы является то, что в больнице у нас постоянно находится на излечении свыше двухсот прокаженных, и в силу этого она выросла почти вдвое по сравнению с тем, чем была. Мне нелегко было пойти на такое ее расширение. Вместе с тем вдвое возросли и цены на все самое необходимое. Однако я считал, что не вправе отказать больным проказой в лечении теми обнадеживающими средствами, которые были открыты в Америке во время войны. Верится, что я в данном случае поступил в соответствии с общим духом нашего дела и в согласии со взглядами поддерживающих его друзей.