Письма из Ламбарене

Перед этим бараком ближе к реке стоит небольшой домик пять с половиной метров в длину и пять в ширину. Часть этого помещения занимает прачечная, другую — перевязочная для больных с язвами стопы. Со стороны барака, в котором работают врачи и сиделки, эти помещения остаются открытыми, для того чтобы, не оставляя своей работы, мы могли наблюдать за тем, как исполняют свои обязанности прачки и лекарские помощники.

Далеко растянувшийся в длину и расположенный ближе всех к реке барак предназначен главным образом для дизентерийных и психических больных.

Для изоляции дизентерийных больных сделано все необходимое. Их палаты наглухо отделены от остальных и имеют свой выход к реке. От реки же эти больные отделены изгородью, чтобы они не загрязнили в ней воду.

Для психических больных отведено восемь палат и одно открытое общее помещение. Тем, что я мог столько для них сделать, я обязан пожертвованию в пользу этих несчастнейших из несчастных моей больницы со стороны общества Гилдхаус в Лондоне в память покойного члена этого общества г-на Эмброза Померой-Крэгга.

В следующем, расположенном выше по склону холма бараке наряду с палатами для больных находятся также кладовые для хранения продуктов и посуды. Под этим построенным на сваях домом больным раздается пища.

В бараке, расположенном выше всех, размещаются семьи с детьми,. а также женщины и девушки, прибывшие сюда без родных.

В расположенном на такой же высоте, но несколько выше по течению реки бараке сосредоточены послеоперационные больные.

Во всех больничных бараках имеются комнаты для обслуживающих эти бараки лекарских помощников.

Если пациенты наши будут терпеливы как овечки и скопом войдут в свой загон, то больница сможет вместить что-нибудь около двухсот пятидесяти больных вместе с сопровождающими их лицами. Обычно же в ней находится от ста сорока до ста шестидесяти больных.

Немного выше по реке у самой воды построен сарай-навес для лодок (четырнадцать метров в длину и шесть в ширину). На воде должны оставаться только те лодки, которые все время курсируют. Остальные же лучше сохраняются, когда они на суше и под крышей.

В этом сарае отведено также место для гребцов, которые привозят к нам больных европейцев; в прежней больнице нам всегда стоило большого труда разместить их на ночлег.

* * *

После того как самые срочные работы по внутреннему оборудованию больницы закончены, доктор Лаутербург и доктор Мюндлер могут снова всецело посвятить себя больным. Насколько же легче нам работать в новой больнице, чем было в старой! Теперь у нас наконец простор, много воздуха, много света. Как благодатно действует на всех врачей то, что здесь значительно прохладнее, чем на прежнем месте!

Радость их омрачается тем, что этой весной у нас умирают двое больных тяжелою формой малярии. Один из них первое время не внушал нам никаких опасений. Чтобы освежиться, он выпил два стакана пива. На следующий же день вспыхнула лихорадка, справиться с которой оказалось невозможным. Это уже второй случай, который я здесь наблюдаю: употребление пива приводит к резкому ухудшению в состоянии больного малярией, и дело кончается смертью. Чем это можно объяснить, мы до сих пор не знаем.

В то время как оба врача заняты организацией работы в новой больнице, я готовлюсь к поездке домой. Прошло уже три с половиной года с тех пор, как я покинул Европу. Сейчас все здесь настолько налажено, что я могу на какое-то время оставить больницу на попечение моих помощников и помощниц.

Один психический больной по имени Нчамби, которого мы уже выпустили из изолятора, услыхал, что я собираюсь ехать в Европу. Со слезами на глазах он приходит ко мне.

— Доктор, — говорит он, — а ты распорядился, чтобы меня не выгнали отсюда, пока ты будешь в Европе?

— Ну разумеется, Нчамби. Никто не посмеет тебя отсюда выгнать, не то ему придется иметь со мною большую палавру.

Глубоко тронутый, он пожимает мне руки. По лицу его катятся слезы.

Несколько месяцев тому назад Нчамби привезли к нам закованного в цепи. Рассудок его помрачился, и в этом состоянии он убил женщину. В изоляторе он постепенно стал приходить в себя. Теперь он настолько уже поправился, что под известным присмотром может жить на свободе и даже немного работать. Он точит топоры и ходит с г-жой Рассел в лес, где помогает валить деревья. Едва только мы замечаем признаки возбуждения, как снова водворяем его в изолятор. Он все время в страхе, что придется покинуть больницу, где ему так хорошо живется. Он знает, какая участь ждет его в деревне. Вдобавок он боится еще, как бы рассудок его снова не помрачился и он снова не совершил преступления. Как радует меня, что я могу и другим таким же страдальцам, как он, предоставить убежище на долгое время!

21 июля настает час прощания с Ламбарене. Матильда Коттман и Марта Лаутербург едут со мною. Фрейлейн Коттман едет, чтобы несколько месяцев отдохнуть после трехлетней работы. Фрейлейн Лаутербург возвращается домой, чтобы выйти замуж.