Письма из Лондона

У девочек, в соответствии с заведенным здесь порядком, были короткие стрижки – чтобы никакой возни с косичками и лентами, но одеты все были аккуратно, туфли у всех начищены, лица чистые. Руби не увидела ни синяков, ни других свидетельств дурного обращения с детьми. Впрочем, они вполне могли быть скрыты под одеждой. Ей, конечно, нужно будет поговорить с…

– Вы не согласны, мисс Саттон? – спросил мистер Олдхам.

– Простите, бога ради, не слышала, что вы сейчас говорили. Увлеклась – разглядывала детей.

Франк, как она теперь увидела, пробрался в дальний конец зала и незаметно для детей делал фотографии.

– Я говорил, что один только свежий воздух здесь, за городом, кажется, способствует проявлению в детях лучших их свойств. Понимаете, большинство из них из Клеркенуэлла, и они попадают к нам в довольно плачевном состоянии[30].

– Я знаю эту часть Лондона, – сказала она, поворачиваясь к директору. – Я прежде жила тут неподалеку. Все здешние дети сироты?

– Некоторые – да, но не все. У многих есть оставшийся в живых родитель, но ему просто не поднять ребенка.

– А какое образование получают здесь дети?

– Такое же, как и все остальные, бюджетное. В четырнадцать они покидают наше заведение, к этому времени для большой части подыскивается работа – кто-то попадает в частные дома в качестве прислуги, кто-то, в основном мальчики, уходит в ученичество того или иного рода.

– Могу я поговорить с кем-нибудь из детей?

– Конечно, конечно. Только я вас попрошу поделикатнее с вопросами. Пожалуйста, не надо о родителях или о том, как они здесь оказались. Такие вопросы расстраивают даже самых уравновешенных детей.

– Не сомневаюсь. Я обещаю задавать им только деликатные вопросы.

По большому счету, разговор с детьми не особенно отличается от других интервью. Она спрашивала, как их зовут, сколько им лет, хорошо ли они себя вели, радовались ли приходу рождественского деда. А в ответ на их вопросы она объяснила, что у нее такой смешной голос, потому что она из Америки, что она не знает лично ни одну голливудскую звезду, что она, как это ни прискорбно, не привезла с собой из Америки ни жевательной резинки, ни шоколада.

– Я думаю, поделиться есть чем главным образом у американских солдат, – торжественно объявила она, – но я очень давно не была в Соединенных Штатах. Вы уж простите.

Она говорила с ними, записывала их ответы, но все время была начеку – не проявятся ли какие-нибудь признаки страха, однако ничего похожего она не обнаружила. Никто из администрации детского дома не парил рядом с ней, чтобы своим безмолвным присутствием пугать детей. Дети не боялись, не замыкались в себе и не умолкали, когда мимо проходили сестра-хозяйка или кто-нибудь из нянь. Веселее всего было, когда пришло время Панча и Джуди – они реагировали, как должны реагировать здоровые дети: визжали и смеялись, видя угрожающие выходки Панча, выкрикивали предупреждения другим куклам.

Наконец настал черед рождественского деда – он появился с огромным мешком, в котором нашлось по небольшому подарку для каждого ребенка. Костюм у него был слегка поеден молью, а борода из ваты выглядела очень неубедительно, но дети этого, казалось, не замечали или не хотели замечать.

– Как вам удается закупить столько подарков – на всех?

– Нелегко. В особенности в военное время. Но местные фабрики проявляют немалую щедрость. И наши церкви здесь, в Хорнчерче, тоже. К тому же наш персонал работает круглый год – вяжет варежки для детей. А еще всем по карандашу, по пакетику с конфетами – и они счастливы. Вернее, настолько счастливы, насколько нам удается сделать их счастливыми. Боюсь, но у детей такого рода заниженные ожидания не только в отношении Рождества, но и в отношении всего остального. Мы стараемся, как можем.

– Да, я вижу.

Праздник быстро закончился, Руби и Франк должны были возвращаться в Лондон. Как только они оказались в вагоне поезда, она откинулась на спинку сиденья, вздохнула и попыталась привести в порядок свои мысли и чувства.

– Ты в порядке? – тихо спросил Франк.

– Да. Понимаешь, этот детский дом вовсе не… я хочу сказать, он лучше, чем я ожидала, – ответила она несколько секунд спустя.

– Это правда.

– Ты знаешь, что я?..

– Что ты выросла в сиротском приюте? Знаю. Да и как не знать, когда Питер в тот день орал об этом на весь офис.

– Да, – сказала она. – Конечно.

– Я сам вырос в одном из домов доктора Барнардо[31]. Мой отец умер, когда я был маленьким, а мать не могла заботиться обо всех нас. И потому она отдала меня и моего младшего брата в детский дом. Четырех старших оставила с собой.

– Я тебе сочувствую, Франк.

– Я был маленьким, но до сих пор помню этот день. Им пришлось вырывать меня из ее рук. Я лягался и кричал, как банши[32]. – Он принялся возиться с пряжкой на футляре для камеры. – Я не люблю говорить об этом. Думаю, в Америке не лучше. У людей появляется такое выражение лица, когда они узнают об этом.

– Верно. Ты потом видел ее?

– Нет. Она умерла, когда мне было десять или одиннадцать. Но это уже случилось, когда я давно оставил надежду ее увидеть.

Руби кивнула.