Письма из Лондона

Хизкокс говорит без обиняков и не строит иллюзий касательно этого рынка. Именно он лет двенадцать назад произнес пресловутую фразу: «Если бы Бог не хотел, чтобы их стригли, Он бы не сделал их овцами». Когда в июне этого года — в тот момент, когда изрядное количество овечек не то что остригли, но освежевали и слопали со всеми потрошками, да под мятной подливкой — в телеинтервью ему припомнили эту цитату, Хизкокс справедливо заметил, что подлинное авторство этого афоризма принадлежит Илайе Уоллеку[144] в его любимом фильме «Великолепная Семерка». Ну а все-таки, что же он хотел сказать? «Есть такие люди, — ответил он, — которые со стопроцентной точностью умудряются выбрать себе в жизни неправильного финансового консультанта, неправильную жену или мужа; они выбирают неправильного адвоката, неправильного биржевого маклера, и у них стопроцентно неправильное чутье, и, ничего не попишешь, даже если кто-то попытается выстроить рынок таким образом, чтобы эти люди были гарантированы от денежных потерь, у них все равно начинаются проблемы — потому что они выбирают себе неправильного ллойдовского страхового агента. Ничем хорошим для них это не могло кончиться». Больше всего это похоже на то, что обвинение предъявляется самим жертвам (как бы то ни было, не следует ли цитировать скорее Юла Бриннера, чем Илайю Уоллека?); и когда наш разговор обращается к «горю-злочастию» последних лет, Хискокс замечает, что нечего удивляться тому, что произошло в восьмидесятые — в том случае, «если вы сами не знали, чего хотите от своих денег». Пожалуй, это самая странная и самая жесткая характеристика людей, с которыми я разговаривал на протяжении последних недель. А кроме того, ему ведь как агенту именно такие и нужны были? Он протестует: «Мы выпроваживали их» — потенциальных клиентов такого рода — «целыми отарами. Ну так они выбегали от нас и неслись прямиком в Гуда Уокер, на свою беду: им ведь недосуг было всерьез вникать в дела. Они доверяли институции с 305-летним стажем, символу Британии и Империи, но на самом деле знать не знали, с чем имеют дело».

Новый бизнес, который сейчас пытается привлечь Ллойдз, едва ли удастся стричь с прежней беззаботностью; можно не сомневаться, что эти господа будут «вникать в дела» так, что мало не покажется. Когда я спросил Питера Миддлтона, какой смысл корпоративному капиталу вторгаться в рынок, который так откровенно благоволил в последние годы к инсайдерам, он заметил, что организации, о которых идет речь, в высшей степени квалифицированы в том, что касается выбора синдиката, где они собираются разместить свои деньги (и наверняка если уж они почуют свою выгоду, то толкаться локтями будут без зазрения совести). Рынок начнет принимать корпоративные Имена в январе 1994-го. С них потребуется капитал в Ј1,5 миллиона; они также должны будут вносить в качестве депозита 50 процентов от суммы своих с Ллойдз страховых сделок (в отличие от 30 процентов для индивидуальных Имен); их ответственность будет ограниченной; и убытки, которые Ллойдз понес до их появления, «не коснутся их ни в коей мере». Этот последний пункт подвергся критике со стороны нынешних Имен, которые уверены, что на них взвалили все бремя прежних ллойдовских ошибок, тогда как корпоративный капитал явился на все готовенькое и теперь снимет с нового бизнеса все сливки. Хизкокс горячо отстаивает концепцию двухсекционного рынка: «Ни один новый инвестор не войдет в дело, если его заставят заплатить хотя бы пенни за прошлое». Кроме того, говорит он, в этом отношении Ллойдз не отличается от фондовой биржи: если цена акции падает, инвестор, покупающий ее за, скажем, 24 пенса, не станет — да у него и мысли такой не возникнет — выручать тех, кто раньше приобрел ту же самую акцию за 124 пенса.