Письма из Лондона

В тот день в Гроссмейстерской Гостиной была полна коробочка: гроссмейстеры со свитой, журналисты, выпивохи, жены и дети, предатели и полоумные. Бросались в глаза Рея Шорт с Кивели; тут же околачивался Стивен Фрай, актер - шахматоголик, декламируя кому ни попадя свою собственную маленькую литературную домашнюю заготовку насчет той переделки, в которую угораздило попасть Шорта («Антоний и Клеопатра», II. iii, Прорицатель — Антонию: «Во что с ним ни играй, ты проиграешь, // Все выгоды твои он осмеет. Взойдет его звезда, твоя заходит»[166]). По идее атмосфера должна была бы быть задушевная, но в воздухе витала и некая нотка досады. Громче всех, как обычно, разглагольствовали-о том, как надо и как не надо — за столом гроссмейстеров; в принципе там болели за Шорта. Но присутствующие также наблюдали нечто такое, чего всем этим маэстро явно не видать как своих ушей: бой за титул чемпиона мира. И при том что шахматы — игра чрезвычайно соревновательная, вся эта досада выплеснулась на того, кто оказался там вместо тебя, — на Найджела, стало быть, Шорта. Патриотизм (или сочувствие к побитой собаке, или вежливость к устроителям мероприятия) может, таким образом, отступить на второй план перед «Господи, ну чего ж это он творит-то?». Когда Шорт конем блокировал дальнюю атаку слона по диагонали, весь стол буквально взвыл от ужаса; но на самом деле это стало исходной точкой прочной защиты. На протяжении матча эксперты и по телевидению, и через наушники в Савое, и в Гроссмейстерской Гостиной, то и дело ошибочно прогнозировали следующие ходы обоих игроков. Очень немногие готовы были сказать: «Я не понимаю, что происходит» или «Мы узнаем это только тогда, когда получим анализ позиции от самих игроков». Но для тех, кто угрелся за гроссмейстерским столом, подглядывал в свои базы данных, выдергивал оттуда возможные вариации и затем отказывался от них, не подвергался стрессу живой игры, курсировал к бару за напитками, искрил в воздухе, пронизанном соперничеством, и при этом не имел отношения к соперничеству настоящему, в двух домах отсюда, — часто было понятно, что происходит, чересчур хорошо. «Ну да, так тоже можно, — уныло сказал Тони Майлз (первый британец, ставший гроссмейстером), со значением подвигав двумя-тремя пешками, — но это ловушка». Если и ловушка, то, судя по дальнейшим ходам Найджела Шорта, ему удалось ее проигнорировать. Несколько раз я вспоминал историю про писателя Клайва Джеймса, который однажды снабжал подписями фотографии в воскресной газете Observer. Затем один услужливый замредактора от души усовершенствовал их — сделал шутки более явными и устранил длинноты. «Знаете что, — сурово отчитал Джеймс этого зама и потребовал от него восстановить первоначальный текст, — если бы я писал вот так, я был бы вами».

Майлз был одним из тех, кто последовательно критиковал игру Шорта: «Он растерялся. Собственно говоря, это ведь Каспаров: против такого кто угодно растеряется». Это правда: Каспаров рвал Шорта, как тузик грелку. С другой стороны, до того Шорт порвал, как тузик грелку, Майлза. А Майлз («предатель» из-за того, что, судя по всему, предложил свои услуги Каспарову), кактузик грелку, порвал бы Доминика Лоусона. А Лоусон («полоумный», шепнул мне на ухо один мастер международного класса), несомненно, порвал бы, как тузик грелку, меня. Позже, на Двенадцатой партии, мы вместе с еще одним нахмуренным членом клуба четырех коней ломали голову над шортовской позицией, и в этот момент мимо нас прошествовал Рэймонд Кин. «Что вы думаете об этом?» — спросил я, указывая на продвижение ладьи, которое, как мне казалось, парализовало защиту белых и одновременно позволяло перейти к острой контратаке; ход, слегка льстил я себе, почти шортианский по замыслу. «Катастрофа», — припечатал Пингвин и пошлепал себе дальше вразвалочку. Эта реплика язвила меня, ох, ну не меньше месяца точно — и только в ходе Восемнадцатой партии эта боль обернулась хохотом до слез. Кин комментировал матч наChannel Four в паре со Спилманом и предложил некий ход ладьей. Спилман, который как шортовский секундант был понятным образом склонен к дипломатичной осторожности, сдавленно фыркнул: «Н-да, пожалуй, если Найджел сыграет таким образом, я в тот же момент грохнусь со стула».