Письма из Лондона

Если бы политика была миром сказочным — а иногда так оно и бывает — и миссис Тэтчер была бы Бабой-Ягой, то сэр Джеффри был бы почтенным Зайчиком-Побегайчиком, который каждое утро стряпал бы ей овсянку и приносил кипяток для бритья. Однажды, несмотря на годы его преданной службы, злая ведьма чудовищным образом отхватила ему уши и усы, но Старина Джефф по-прежнему продолжал околачиваться вокруг Избушки на Курьих Ножках, потому что хотя она и отрезала ему уши и усы, но ведь и подарила ему прекрасный гостинец — поношенную жилетку, а Джефф предполагал, что в ней он смотрится писаным красавцем. Потихоньку, однако ж, до него дошло, что старая жилетка — вещица хоть куда, но уши и усы были гораздо лучше, так что, проходив полтора года букой, он взял да и ускакал себе вприпрыжку в лес. После чего — и это самая интересная часть истории — все другие звери, которые раньше считали, что Баба - Яга имела полное право отрезать уши и усы, если считала это необходимым, встали под ружье, чтобы отомстить за обиженные чувства Старины Джеффа, приступом взяли Избушку на Курьих Ножках и вышвырнули Бабу-Ягу в навозную кучу. Затем все стали искать мораль этой сказочки.

Выражаясь более точно, произошло вот что. В конце октября в Риме состоялся двухдневный саммит лидеров Европейского сообщества, на котором было решено, что с января 1994 года экономический и валютный союз вступает в следующий этап. В обращение войдет единая европейская валюта — «в приемлемые сроки», что могло означать 1998 или 2000 годы, в зависимости от того, как пойдут дела в экономике. После чего миссис Тэтчер в припадке сарказма и уязвленного самолюбия в откровенных выражениях отмежевалась от коммюнике: достигнутое соглашение — «воспаленная фантазия», фунт стерлинга — «самое мощное проявление суверенитета, какое только бывает»; и «если кто-то предполагает, что я пойду в парламент и предложу упразднить фунт стерлинга, — так это дудки!». Все это было — если не буквально, то по крайней мере в общем и целом — именно так, как и предполагало большинство, а может, и все. Бл. Августин возопил: «Дай мне безгрешность и воздержание, но не сию минуту»; миссис Тэтчер: «Дайте мне экономический и валютный союз, но не сию минуту». Кто-то из приближенных миссис Тэтчер пустил слух, что улизнуть от подписания соглашения ее вынудило континентальное вероломство.

Однако европейские главы государств уже привыкли к тому, что британский премьер-министр стоит насмерть, как женский батальон, который выставили в качестве загранотряда. Как обходительно отметил президент Миттеран: «Не дело самой медленной страны указывать другим, с какой скоростью те должны двигаться к Европейскому союзу».

Очередная попытка оттянуть разрешение Евровопроса — не то чтобы сильно удивившая одиннадцать прочих лидеров, да и, коли на то пошло, широкие слои британского населения — стала, однако ж, последней каплей в чаше терпения заместителя лидера. Не далее как через неделю он подал в отставку, объяснив свой поступок в числе прочих причин «духом, которым повеяло в Риме после визита миссис Тэтчер». Это было прошение об отставке человека, уставшего от бесконечного заклеивания щелей обоями и подпихивания — с боем за каждый сантиметр — своего сопротивляющегося лидера в сторону Европы. «Разумеется, — заверял он в конце, — я по-прежнему буду поддерживать ваше правительство». В своем ответе миссис Тэтчер не стала акцентировать их разногласия по вопросу о Европе — «они… далеко не столь велики, как вы полагаете» — и объявила себя «в высшей степени признательной за вашу готовность и впредь оказывать свою поддержку». Лидер лейбористов Нил Киннок, человек, славящийся скорее моментальной реакцией, чем изяществом слога, заявил, что «миссис Тэтчер ужалил человек, об которого она ноги вытирала, и она того заслуживает».