Письма из Владимирской тюрьмы

Относительно операции я уже разъяснила. Теперь насчет его работы в издательстве. Мама на тот момент работала директором курсов переводчиков ООН и имела немалый вес и связи в этой среде. Угадайте, куда взяли на работу деда? Разумеется, в издательство «Международные отношения». При этом я не отрицаю помощи отдельных вышестоящих товарищей. Не хочу сказать, что дед не заслуживал этой работы, отнюдь. Но многие жившие в то время прекрасно помнят, что работу с дополнительным заработком можно было получить чаще всего по знакомству. Вместо трех месяцев дед проработал там редактором более двух лет, занимался переводами с французского и испанского, заслужил вполне достойную пенсию и получал отдельные гонорары за переводы.

Недавно в нескольких книгах, изданных за рубежом и написанных и бывшими коллегами дедушки, и перебежчиками, я с большим удивлением прочла, что он был «бабником», а на старости лет стал еще и циником. Возражаю по пунктам.

Как говаривала Эмма Карловна Судоплатова, ссылаясь при этом на мнение Берии: «Пусть Эйтингон разберется со своими женщинами…» Он и разобрался — в загранкомандировках были «временные», «полевые жены»: в Испании — Александра Кочергина, а во второй командировке в Турцию — Муза Малиновская. А возвращался он всегда домой, к своей единственной и любимой Оленьке.

Не всем же так везло, как другому моему знаменитому деду — Зарубину Василию Михайловичу, который со своей второй женой Елизаветой Юльевной составил гармоничную пару разведчиков-нелегалов. Правда, при этом их сын Петр, родившийся в 1932 году, провел часть детства в интернате в Швейцарии.

Я прекрасно помню, как полковник Зоя Ивановна Рыбкина (позднее стала писательницей и публиковалась под фамилией Воскресенская), которая работала с Эйтингоном, заметила: «Мы все были влюблены в Леонида…»

Уже в начале 1960-х годов на улице Качалова все мои институтские подруги были покорены его обаянием, джентльменским отношением, к которому не привыкли, хорошими манерами и чувством юмора. Их интерес к деду бабушке, разумеется, не нравился, но… У меня одной среди моих сокурсниц была отдельная комната, и к сдаче экзаменов мы готовились у нас дома. Так что такие встречи были регулярными.

Теперь о том, что к старости он стал «циником». Скажите, может 70-летний «циник» ночью по телефону читать кому-то по памяти стихи по-французски?! А я это слышала. Могу привести массу примеров того же свойства.

…О странах, где дед побывал в командировках, узнавала опосредованно. Расстроена из-за испорченных, почерневших бананов: забыла, куда положила. Он успокаивает:

— А в некоторых странах именно из таких бананов готовят очень вкусный десерт.

— Где это?

— Ну, например, на Кубе.

— А как?

— Очищенные, их поджаривают — (и тут же начинает жарить), — доводят до однородной кашицы и потом заливают сливками.

Жарить бананы в то время — непростительная роскошь. Но — рецепт запомнила, и, может быть, когда-нибудь приготовлю для внука.

В начале 1960-х годов в обмен на финансовую помощь Алжир начал поставлять в Советский Союз свое вино. Оно продавалось в страшных, темных бутылках, какие обычно называют фаустпатронами, и стоило дешево. Мы, молодежь, воротили носы от такого, на наш взгляд, «пойла». Но дедушка объяснил, что это самое настоящее французское натуральное вино (помните, чьей колонией был Алжир) и во Франции принято пить его, разбавляя водой. Что я с изумлением и поведала своим друзьям.

Бабушка долго и тяжело болела. Перенесла несколько инфарктов. Панически боясь больницы, большую часть времени находилась дома или в стационаре, где работала ее младшая дочь. Первоклассное лечение ей обеспечивали сестра Леонида Софья Исааковна и моя тетя Светлана Наумовна. Уходом занимались сначала ее сестра Валентина, а потом и мы. Беспримерное служение Светланы своим родителям и особенно матери намного продлило жизнь моей бабушки. Тетя Света являлась к нам по первому звонку, зачастую опережая скорую помощь и забывая о своей собственной семье и детях.

Зимой 1966 года, когда родители были в отпуске, бабушка скончалась. Все время до их приезда и похорон она оставалась в нашей квартире. Деда смерть Ольги совершенно выбила из колеи, деморализовала. Он, прошедший три войны, выглядел потерянным. Светлана, хотя и была доктором и встречалась со смертью, пыталась поддержать отца, но тоже немного растерялась. Так получилось, что в эти непростые для нас дни мне пришлось взять на себя роль мужчины в семье.

Когда прибыла санитарка для заморозки тела, я, скорее из вежливости, поинтересовалась, не нужна ли ей помощь. К моему удивлению, она ответила утвердительно. К тому моменту в доме находилось несколько мужчин — коллег мамы, которые пришли выразить свои соболезнования. Но они так же, как дед и Света, наотрез отказались выполнять функцию помощника. Пришлось мне взять на себя эту тягостную обязанность. Это был самый серьезный, трагический опыт в моей жизни. От этого я не могла эмоционально оправиться еще долгое время. Пришлось увидеть, как любимый, близкий человек на твоих глазах превращается в неодушевленный предмет.