Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту

9. Вот другие прелести всадников, которые едва можно вынести, а я не только вынес, но даже возвеличил их. Те, кто взял у цензоров на откуп Азию, обратились в сенат с жалобой, что они, увлеченные алчностью, взяли откуп по слишком высокой цене, и потребовали отмены соглашения. Я был первым из их заступников, вернее вторым, ибо к дерзости требовать их склонил Красс. Ненавистное дело, постыдное требование и признание в необдуманности! Наибольшая опасность была в том, что если бы они ничего не добились, то совершенно отвернулись бы от сената — и тут я оказал им величайшую поддержку и добился, чтобы сенат собрался в полном составе и был настроен весьма благоприятно, а в декабрьские календы и на другой день я много говорил о достоинстве сословий и согласии между ними. Дело не закончено до сего времени, но благоприятное отношение сената очевидно. Против высказался один только избранный консулом254 Метелл, и собирался говорить еще один, до которого не дошла очередь вследствие наступления темноты: это наш известный герой Катон255.

10. Так я, поддерживая наш порядок и проведение его в жизнь, оберегаю, как могу, все склеенное мною согласие256. Но так как это весьма непрочно, то я для сохранения своего положения укрепляю один, надеюсь, верный путь. В письме разъяснить тебе его достаточно я не могу, но все покажу намеком. С Помпеем я в очень дружеских отношениях. Предвижу, что ты скажешь. Остерегусь, чего следует остеречься, а в другом письме напишу тебе о своих планах государственной деятельности подробнее.

11. Знай, что Лукцей257 намерен немедленно добиваться консульства. Говорят, у него будет только два соперника. Цезарь думает сговориться с ним через Аррия, а Бибул полагает, что с ним можно заключить союз через Гая Писона. Ты смеешься? Верь мне, это не смешно. О чем еще писать тебе? Что? Есть многое, но — на другое время. Дай мне знать, когда ожидать тебя. Ведь я скромно прошу о том, чего сильно желаю: приезжай как можно скорее. Декабрьские ноны.

XXIV. Титу Помпонию Аттику, в Эпир

[Att., I, 18]

Рим, 20 января 60 г.

1. Знай, я теперь ни в чем так не нуждаюсь, как в человеке, которому я мог бы поведать все то, что меня заботит, который любит меня, который обладает светлым умом и в беседе с которым я ничего не выдумываю, ничего не скрываю, ничего не прячу. Ведь со мной нет брата, искреннейшего и глубоко любящего. (Метелл) — не человек, а

Берег, воздух и пустыня258.

Где же ты, так часто облегчавший мою заботу и беспокойство своей беседой и советом, мой обычный союзник в государственной деятельности, поверенный во всех личных делах, участник всех моих бесед и замыслов? Я так покинут всеми, что отдыхаю только в обществе жены, дочки и милейшего Цицерона. Ведь эта льстивая, притворная дружба создает некоторый блеск на форуме, но дома радости не доставляет. Поэтому, когда в утреннее время мой дом переполнен, когда я схожу на форум, окруженный толпами друзей259, то я не могу найти в этом множестве людей никого, с кем я мог бы свободно пошутить или откровенно повздыхать. Поэтому жду тебя, тоскую по тебе, даже призываю тебя. Ведь многое волнует и угнетает меня. Мне кажется, что если бы ты выслушал меня, то я мог бы исчерпать все в беседе в течение одной прогулки.

2. Обо всех терниях и шероховатостях домашней жизни я умолчу и не доверю их этому письму и неизвестному мне посланцу. К тому же они (не хочу волновать тебя) не очень тягостны, но все же они имеются и тревожат меня, и нет любящего человека, который бы успокоил меня советом или словом. Что касается государственных дел, то хотя присутствие духа и не покидает меня, но само лекарство каждый день наносит новые раны. Ибо достаточно мне вкратце перечислить все то, что произошло после твоего отъезда, и ты обязательно воскликнешь, что Римское государство не может дольше существовать. Итак, после твоего отъезда, мне думается, началась комедия Клодия; найдя, как мне казалось, место, где следует отсечь разврат и обуздать молодежь, я громко затрубил и не пожалел всех сил своей души и ума, движимый не ненавистью к кому-либо, но надеждой не на исправление, а на оздоровление государства.