Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту

2. Ваше воздержание[5118] насчет дела с Каном[5119] одобряю. Я ничего не предполагал насчет записей; я думал, что приданое возвращено полностью. То, что ты откладываешь, чтобы обсудить со мной при встрече, буду ждать. Письмоносцев задержишь, насколько захочешь; ты ведь занят. Что касается Ксенона — дельно. То, о чем пишу, — когда закончу. Квинту ты написал, что ты послал ему письмо; никто не доставлял его.

3. Тирон говорит, что Брундисий тебе уже не нравится[5120] и что ты высказываешь кое-что насчет солдат; а я уже решил в Гидрунт. На меня влияли твои пять часов[5121]. Но сколь длинное это плавание[5122]! Но мы увидим. В день за десять дней до календ от тебя ни одного письма. Конечно, ведь что теперь нового? Итак, как только сможешь, приедешь. Я тороплюсь, чтобы Секст[5123] не приехал раньше; говорят, он приближается.

DCCLVI. Титу Помпонию Аттику, в Рим

[Att., XV, 23]

Тускульская усадьба, 24 или 25 июня 44 г.

Я в чрезвычайной тревоге, однако без скорби, но по поводу моей поездки возникает много соображений за и против. «Доколе?» скажешь ты. Пока дело будет нерешенным, а оно им будет, пока не сяду на корабль. Если Панса ответит на твое письмо, я пришлю тебе и мое и его письма. Жду Силия, для которого составлены записи[5124]. Если что-либо новое… Я послал письмо Бруту. О его поездке я хотел бы получить известия также от тебя, если ты будешь знать что-нибудь.

DCCLVII. Титу Помпонию Аттику, в Рим

[Att., XV, 24]

Тускульская усадьба, 26 июня 44 г.

Письмоносец, которого я посылал к Бруту, вернулся с дороги за шесть дней до календ. Сервилия сказала ему, что Брут уехал в тот день в половине первого часа[5125]. Я был сильно огорчен тем, что мое письмо не было вручено. Силий не приезжал ко мне. Дело я изложил, эту книжку посылаю тебе. Я хотел бы знать, когда мне ждать тебя.

DCCLVIII. Титу Помпонию Аттику, в Рим

[Att., XV, 22]

Тускульская усадьба, 27 июня 44 г.

Радуюсь за нас, что Квинт сын выехал[5126]: не будет докучать. Верю, что Панса высказывается благоприятно; ведь я знаю, что он всегда был в союзе с Гирцием. Считаю его лучшим другом Бруту и Кассию, если это облегчит (но когда он их увидит?), недругом Антонию, — когда или почему? Доколе нами будут играть? Но я написал, что Секст[5127] приближается, не потому, что он здесь, но так как он, во всяком случае, к этому стремится и отнюдь не складывает оружия. Во всяком случае, если он будет продолжать, война неминуема. Однако этот наш Киферидский[5128] полагает, что жить будет только победитель. Что Панса на это? На которой стороне он будет, если будет война? А она, видимо, будет. Но об этом и о другом — при встрече, сегодня же, как ты пишешь, или завтра.

DCCLIX. Титу Помпонию Аттику, в Рим

[Att., XV, 14]

Тускульская усадьба, 27 июня 44 г.

1. За пять дней до календ я получил письмо от Долабеллы; копию его посылаю тебе. В нем говорилось, что он сделал все, чего ты хочешь. Я тотчас ответил ему и многословно поблагодарил его. Все-таки, чтобы он не удивлялся, почему я вторично делаю то же, я указал как на причину, что от тебя самого я ранее при встрече ничего не мог узнать. Но к чему много слов? Я послал письмо в таких словах:

«Цицерон консулу Долабелле, своему другу.

2. Ранее, когда я был извещен письмом нашего Аттика о твоем чрезвычайном благородстве и чрезвычайной услуге мне и когда ты сам написал также мне, что ты сделал то, чего мы хотели[5129], я в письме высказал тебе благодарность в таких словах, чтобы ты понял, что ты не мог сделать ничего более приятного мне. Но после того как сам Аттик приехал ко мне в тускульскую усадьбу ради одного того, чтобы высказать мне свою благодарность тебе, чье исключительное и удивительное расположение и особенную приязнь к нему он усмотрел, — я не мог удержаться, чтобы не выразить тебе того же самого в этом письме более открыто. Ведь из всех, мой Долабелла, стараний и одолжений мне, которые чрезвычайны, следующее — знай это — кажется мне наивысшим и приятнейшим: ты сделал так, что Аттик понимает, как сильно я люблю тебя, как сильно ты меня.

3. Что касается остального, то я хотел бы твоего согласия на то, чтобы дело и община бутротцев, хотя они обеспечены тобой (а мы склонны хранить свои благодеяния), все-таки были приняты под твое покровительство и, еще и еще препорученные мною, были под защитой твоего авторитета и содействия, у бутротцев постоянно будет достаточный оплот, и ты избавишь Аттика и меня от большой заботы и тревоги, если из уважения ко мне согласишься, чтобы они всегда были под твоей защитой. Настоятельно еще и еще прошу тебя так и поступать».

4. Написав это письмо, я занялся сочинениями[5130]: боюсь, что они во многих местах нуждаются в твоих пометках воском с киноварью[5131]. В таком я сомнении и затруднении из-за важных раздумий.