Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту

2. Но я не знаю, ни что ты делаешь, ни что намерен делать, ни, наконец, где ты. Были слухи, что ты в Сирии, но никто не ручался. Известия о Бруте[5558] кажутся тем надежнее, чем он ближе. Долабеллу люди, очень разумные, сильно порицали за то, что он так быстро сменяет тебя, хотя ты пробыл в Сирии едва тридцать дней[5559]. Поэтому было ясно, что его не надо было допускать в Сирию. Высшая похвала и тебе и Бруту за то, что вы, как полагают, сверх ожидания снарядили войско. Я написал бы больше, если бы знал обстоятельства дела. То, что я теперь пишу, я пишу на основании мнения людей и молвы. С нетерпением жду твоего письма. Будь здоров.

DCCCXIX. Гаю Требонию, в провинцию Азию

[Fam., X, 28]

Рим, приблизительно 2 февраля 43 г.

Цицерон Требонию привет[5560].

1. Как я жалею, что ты не пригласил меня на тот роскошнейший пир в мартовские иды! У нас не было бы никаких остатков[5561]. А теперь с ними так много дела, что то ваше божественное благодеяние вызывает некоторые жалобы. Но за то, что ты, честнейший муж, отвлек его[5562] и что благодаря услуге с твоей стороны до сего времени жива эта пагуба, я иногда немного сержусь на тебя, что едва ли позволительно мне. Ведь ты мне одному оставил больше дела, чем всем прочим, кроме меня. Ведь как только, после позорнейшего отъезда Антония[5563], сенат смог свободно собраться, ко мне вернулось то мое былое присутствие духа, которое всегда было на устах и в сердце у тебя и у твоего отца, доблестнейшего гражданина.

2. Ведь когда за двенадцать дней до январских календ народные трибуны созвали сенат и когда они докладывали о другом деле[5564], я охватил все положение государства, говорил с большим жаром и более силами своего духа, нежели ума, вернул сенат, уже усталый и утомленный, к прежней и обычной доблести[5565]. Этот день и мои усилия и выступление прежде всего принесли римскому народу надежду на восстановление свободы; да я и сам впоследствии не упустил ни одного случая не только обдумать положение государства, но и действовать.

3. Если бы я не полагал, что тебе сообщают о положении в Риме и обо всем происшедшем, я сам написал бы об этом, хотя я и обременен важнейшими занятиями. Но об этом ты узнаешь от других, от меня же — кое-что и то в общих чертах. У нас стойкий сенат, консуляры — частью трусливые, частью злонамеренные. Большую утрату понесли мы в лице Сервия[5566]. Луций Цезарь — честнейшего образа мыслей, но так как он — дядя[5567], он высказывает мнения не очень решительно. Консулы — выдающиеся; прекрасен Децим Брут; выдающийся мальчик Цезарь[5568], на него я действительно надеюсь в будущем. Но считай несомненным следующее: если бы он не набрал быстро ветеранов, и два легиона из войска Антония[5569] не перешли под его начало и Антонию не был противопоставлен тот ужас, то нет того преступления, нет той жестокости, от которой Антоний был бы готов удержаться[5570]. Хотя я и полагал, что ты слыхал об этом, я все-таки хотел, чтобы это было лучше известно тебе. Напишу подробнее, если у меня будет больше досуга.

DCCCXX. Луцию Папирию Пету, в Неаполь

[Fam., IX, 24]

Рим, начало февраля 43 г.

Цицерон Пету.

1. Этому Руфу[5571], твоему другу, о котором ты пишешь мне уже второй раз, я помог бы, насколько могу, даже если бы я был им оскорблен, так как вижу, что ты так сильно стараешься в его пользу. Но так как и из твоего письма и из его письма, присланного мне, я понимаю и заключаю, что мое благо было для него предметом большой заботы, не могу не быть ему другом — и не только ввиду твоей рекомендации, которая, как и следует, имеет громадное значение в моих глазах, но и по моей собственной воле и суждению. Ведь я хочу, чтобы ты знал, мой Пет: для меня поводом для подозрения, настороженности и внимательности было твое письмо; с этим письмом впоследствии согласовались другие письма многих. Ведь и в Аквине и в Фабратерии были приняты решения насчет меня, о которых ты, вижу я, слыхал, и они[5572], как бы угадывая, сколько неприятностей я им доставлю, стремились только к тому, чтобы раздавить меня. Не подозревая этого, я был бы менее осторожен, если бы не был предупрежден тобой. Поэтому этот твой друг не нуждается в рекомендации передо мной. О, если б судьба государства была такой, чтобы он мог узнать, что я — благодарнейший человек! Но об этом достаточно.