Читаем Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту полностью

Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту

3. Ручаюсь тебе, мой Цицерон, в следующем: ни присутствие духа, ни заботливость не изменят мне. Клянусь, я желаю, чтобы не оставалось никакой тревоги; но если она будет, никому не уступлю ни в присутствии духа, ни в преданности, ни в упорстве ради вас. Ведь я прилагаю старания, чтобы и Лепида побудить к участию в этом деле, и обещаю ему всяческие уступки, если только он согласится обратить свои взоры на государство. В этом я использую как помощников и посредников своего брата, и Латеренсия[5785], и нашего Фурния[5786]. Личные обиды не помешают мне ради блага государства вступить в соглашение даже со злейшим недругом[5787]. В случае, если я не принесу пользы, я все-таки ничуть не потеряю величайшего присутствия духа и оправдаю ваши ожидания, быть может, с большей славой для себя. Береги здоровье и люби меня взаимно.

DCCCXLIX. От Децима Юния Брута Альбина Цицерону, в Рим

[Fam., XI, 13b]

Лагерь под Пармой, 30 апреля 43 г.

Избранный консулом Децим Брут шлет привет Марку Цицерону.

Несчастнейших жителей Пармы…[5788]

DCCCL. От Марка Юния Брута Цицерону, в Рим

[Brut., I, 11]

Диррахий, начало мая 43 г.

Брут Цицерону привет.

1. Отношение Вета Антистия к государству[5789] таково, что он, без сомнения, по отношению к Цезарю и по отношению к Антонию проявил бы себя самым ревностным поборником всеобщей свободы[5790], если бы ему мог представиться случай; ведь тот, кто, встретившись в Ахайе с Публием Долабеллой, располагавшим солдатами и всадниками, предпочел подвергнуться любой опасности из-за коварства разбойника, вполне готового на всё, но не допустить, чтобы казалось, будто он либо был вынужден дать деньги негоднейшему и бесчестнейшему человеку, либо охотно дал их, — тот добровольно и обещал и дал нам 2000000 сестерциев из своих денег[5791] и, что много дороже, предложил свои услуги и присоединился к нам.

2. Мы желали убедить его остаться в лагере в качестве императора и защищать государство; но он решил отправиться домой[5792], так как он распустил войско; но он подтвердил, что немедленно возвратится к нам, взяв на себя посольство[5793], если консулы не созовут преторских комиций; при таких его взглядах на положение государства я настоятельно советовал ему не откладывать на другое время своего соискания; его поступок должен быть приятен всем, кто только считает, что это войско должно принадлежать государству, тебе же — настолько приятнее, насколько с большим и присутствием духа и славой ты защищаешь нашу свободу и сколь большим достоинством ты будешь наслаждаться, если благодаря нашим замыслам будет достигнут исход, какого мы желаем. И я, мой Цицерон, особенно и по-дружески прошу тебя любить Вета и согласиться на то, чтобы возможно более был возвеличен тот, кого — хотя его и ничем невозможно отпугнуть от намеченного — всё же удастся побудить твоими похвалами и благожелательностью к тому, чтобы он еще более держался своего решения и соблюдал его. Это будет очень приятно мне.

DCCCLI. Квинту Корнифицию, в провинцию Старую Африку

[Fam., XII, 25, §§ 6—7]

Рим, начало мая 43 г.

Цицерон Корнифицию привет.

6. Ты препоручаешь мне моего Публия Лукцея[5794]; буду заботливо оберегать его, в чем только смогу. Наших коллег[5795] Гирция и Пансу, людей, спасительных для государства во время их консульства, мы потеряли в очень неподходящее время, когда государство, правда, освобождено от разбоя Антония, но еще не вполне избавлено от затруднений. Если будет возможно, буду оберегать его по своему способу, хотя я уже очень утомлен. Но никакая усталость не должна препятствовать долгу и преданности.

7. Но об этом достаточно. Предпочитаю, чтобы ты узнавал обо мне от других, а не от меня самого. О тебе я слыхал то, чего хочу больше всего. Насчет Гнея Минуция[5796], которого ты в одном письме превознес до небес похвалами, слухи менее благоприятны. Сообщи мне, пожалуйста, в чем здесь дело и вообще что у вас происходит.