Письма к ближним

Мне кажется, мысль о государственном страховании народа должна у нас привиться. Эта мысль не была бы даже заимствованием у немцев. За три года до бисмарковского проекта в Германии у нас говорил об «оздоровлении корней» Достоевский, уже лежа на смертном одре. Скорее же князь Бисмарк, читавший русские газеты, мог подслушать у Достоевского его идею. Хотя о страховании рабочих у Достоевского нет ни слова, но мысль о безусловной необходимости теперь же, как можно скорее, как можно искреннее и глубже взяться за оздоровление народных корней была громко высказана тогда именно нашим писателем. Эта мысль принадлежит, конечно, всякому великому сердцу во все времена, но мне припомнился могучий голос Достоевского потому, что я вспомнил, как шел тогда за гробом его и читал только что вышедший последний нумер «Дневника писателя». Меня тогда же поразила эта судорожно высказанная, точно вырванная вместе с кровью глубокая идея, и мне тогда же показалось, что она достойна быть завещанием великого писателя, который так знал народ. «Дневник писателя» тогда все прочли, быстро расхвалили и забыли. Мы, русские, забыли, а через три года в Германии, где не было Достоевского, появляется закон, который поистине мог быть назван «оздоровлением корней» – и не только корней, а и самой почвы народной.

Великая мысль о массовом страховании, как все на свете, выклевывалась с большими усилиями путем тысячи грубых опытов, пока не блеснула почти во всей яркости у Наполеона III. «Узурпатор», Napoleon le Petit, как называл его Гюго, очень нуждался в том, чтобы задобрить рабочие классы. На счет конфискованного у орлеанской династии имущества Наполеон хотел дать народу что-нибудь бесспорно полезное, и вот явились страховые кассы для рабочих. Но у французов ничего не вышло. Этот удивительный по уму народ погибает от централизации, бюрократизма, от бездушной канцелярщины, в которой коченеют многие благие начинания.

Бисмарк называл Наполеона III «непризнанной бездарностью», но со смелостью гения перенял у него хорошую мысль. У Наполеона из нее ничего не вышло, – но посмотрите, как та же мысль вскипела в плодовитом мозгу великого немца. У Бисмарка были менее сентиментальные цели. Он, может быть, не слишком сильно хлопотал собственно о счастье немецкого рабочего, но, как умный политик, сообразил, что народное счастье – прямо козырный туз в игре партий и что необходимо взять его в руки. При Бисмарке в 1869 г. возникла партия социал-демократов, которая из ничего разрослась в очень сильное государственное течение, притом революционного характера. Социалисты объявили себя защитниками народных прав. Чтобы сокрушать их, Бисмарк поспешил стать в положение еще более искреннего защитника тех же прав. Только что издав драконовские законы против социалистов, он не постеснялся объявить, что он сам социалист, и даже более, чем они, и в доказательство провел закон о страховании. Это был ход великого игрока. Некоторые социалисты признают, что государственное страхование рабочих нанесло их партии разгром вроде Седана. Хотя партия продолжала расти и в самой стране, и в парламенте, но она теряла в качестве больше, чем приобрела в количестве. С нею произошло самое гибельное, что может постичь живую партию, – она остыла. Из революционной, грозной силы, единственной страшной для германской государственности, социализм незаметно выродился в мирное добропорядочное сословие, решившееся добиваться своих целей словопрениями и безобидными интригами. Бисмарк ловко вынул у социал-демократов их жизненный нерв – мечту о взаимопомощи, и партия омертвела. Осуществив нечто из того, что социалисты выдвигали, как что-то недосягаемое, Бисмарк показал, что мечта без больших хлопот доступна и ничуть не идет вразрез с немецкою государственностью.